От человекообразия к человечности

атрибутами культуры, вроде правил “хорошего тона”, учении о “сильном” и “слабом” поле.

Если женщина не вызывает инстинктивного желания [54], то при всей её внешней, подчас неоспоримой, красоте, здоровье, симпатичности и достоинствах иного рода, совокупление с нею для инстинктивно водительствуемых в половых отношениях мужчин возможно только как разновидность онанизма, к тому же не приносящая вожделенного чувственного наслаждения; если это случается в семье, возникшей из расчета на приобщение одного из супругов к социально-потребительскому статусу другого или под давлением иных социальных обстоятельств [55], то хотя семья и существует, но мужчине — невольнику инстинктов — приходится либо преодолевать зависимость от них, либо услаждать свои чувственные вожделения на стороне с другими самками.

Если же энергетику мужчины в инстинктивно обусловленном совокуплении и разгуле половых инстинктов описывать в терминах восточных эзотерических традиций, то, грубо говоря, “кундалини безудержно поднимается так, что выдавливает из психики всё прочее и выплескивается через макушку, заливая всё вокруг”.

Но кроме этого режима функционирования энергетики мужчины возможен и иной режим: некая энергия и смысл (информация) снисходит в человека Свыше, и ощущается им как торжественная и самодостаточная радостная и нежная щедрость Любви.

В таком состоянии для мужчины не имеет значения, вызывает ли конкретная женщина в нём инстинктивное желание близости с нею, либо же нет. Возникает действительно Свобода Любви, освобождающая психику человека из неволи половых инстинктов (а также и от прочих психологических привязанностей), всегда несущая первосвежесть чувств и не имеющая ничего общего с распущенностью полового поведения ради безудержного услаждения чувственности при совокуплениях с кем ни попадя и разного рода “онанизме”. Пребывание в психологическом состоянии (настроении) Свободы Любви более комфортно, чем в прочих и обеспечивает более высокий уровень деятельной безопасности во всех жизненных обстоятельствах как для себя самого, так и для окружающих, чем пребывание в прочих психологических состояниях (настроениях). После первого нахождения путей в него, последующие вхождения (если это настроение не становится неизменным и постоянным), хотя и обусловлены внешним течением событий [56], тем не менее произвольны. Но в этом состоянии мужчина перестает быть марионеткой, которую вопреки волокут через разного рода обстоятельства, крепко ухватив за половой член, неподвластный ему самому.

Ранее было сказано, что культура человечества является продолжением и оболочкой для инстинктивных, ситуационно ориентированных основ поведения. Соответственно, если высказанное мнение о том, что Запад и Россия живут в скрытном матриархате и жизнь общества определяется во многом женскими инстинктами, соответствует действительности, то в культуре должны присутствовать явные выражения прежде всего их.

Известно, что в биосфере в воспроизводстве поколений видов на основе полового различия особей, не последнюю роль играют инстинктивные программы привлечения особей противоположного пола и конкуренция среди особей одного и того же вида за лучшего партнера по половым отношениям и территорию обитания; а также и охрана своей территории от особей своего же вида, но не принадлежащих своей семье, стаду.

У разных видов активная роль в привлечении особей иного пола для продолжения рода, принадлежит либо самцам, либо самкам. Если искать аналоги такого рода в жизни человеческого общества, то практически всю историю Запада сопровождает история женской моды, женской косметики и парфюмерии и женской галантереи. Мужская мода, мужская косметика и парфюмерия и мужская галантерея не являются таким предметом обсуждения и внимания общества, как женские.

Функционально по своему существу весь арсенал женской моды, косметики, парфюмерии и галантереи — продолжение в культуру инстинктивных программ привлечения партнера для продолжения рода [57]. По своему существу всё это взывает к половым инстинктам мужчин, в чем неоспоримо смогли убедиться многие жертвы изнасилований, которые своим видом, созданным ими же при помощи арсенала моды, косметики, парфюмерии и галантереи, смогли возбудить в ком-то из самцов поведение на основе половых инстинктов, которые те не смогли сдержать (либо же вообще не привыкли сдерживать, поскольку вся их психика подчинена нуждам инстинктов).

Для животного строя психики женщин характерно стремление к тому, чтобы выделиться на фоне других самок и привлечь к себе внимание многих самцов. О том, какими личностными качествами обладают те, чье внимание они объективно своим внешним видом и поведением способны привлечь, подавляющее большинство модниц не задумывается, слепо и бездумно следуя моде и её — казалось бы не управляемым — капризам. Требования эстетики и функциональности в женской моде вторичны по отношению к задаче возбуждения половых инстинктов мужчин.

По существу же в безудержном следовании моде (далеко не всегда функциональной в других отношениях, кроме как обратить на себя внимание, выделиться на фоне остальных самок) выражается инстинктивное, безумное и бессмысленное поведение многих женщин; то есть это — животное, а не осмысленно человеческое целесообразно ориентированное поведение, либо же вообще одержимость. Женщина-человек должна уметь вести себя и должна вести себя так, чтобы быть желанной только любимому ею, в ком она уже с самого начала их взаимоотношений предвидит будущего достойного отца их детей, оставляя равнодушными к себе всех — даже сексуально озабоченных — самцов в округе.

Исторически реально женская мода, а тем более “высокая” мода, превратилась в порнодейство [58], с которым все свыклись. Это не нежный эрос.

Отличие порнодейства от эроса в том, что порнодейство безадресно обращено к половым инстинктам толпы, а эрос адресно к любимому человеку, обязательно иного пола.

Этот критерий отличия позволяет утверждать, что порнодейство может быть эстетически обворожительным и чарующе совершенным, но не перестанет быть от этого порнодейством; а одно и то же действие, в зависимости от ему сопутствующих обстоятельств, может быть как гнусной порнухой, уничтожающей достоинство человека, так и эросом, возносящим чету, преисполненную Любви.

Женщина-модница, тем более под покровом утонченной культуры, конечно не столь явное животное как откровенно похотливая потаскуха, но при определённом взгляде отличие между ними только в культурных продолжениях одних и тех же — не подвластным им — половых инстинктов. [59]

Соответственно, если мужчина через половые инстинкты подчинен женщине с животным строем психики, в поведении которой преобладают животные инстинкты и их культурные продолжения и оболочки (типа женской моды), то его поведение также весьма далеко от человеческого [60]. И так под гнетом животных женских инстинктов живет на протяжении веков вся библейская цивилизация — Запад: Европа, обе Америки и Австралия.

Ведический и коранический Восток живут несколько иначе. Ведический Восток несет древнюю культуру воспитания разного рода самодисциплин, которые не допускают разгула животных инстинктов и социально обусловленных страстей. В коранической же культуре дело обстоит сложнее.

Во времена пророка Мухаммада, женщины не носили ни чадры, ни паранджи, и не были узницами гаремов, как это сложилось в исторически реальных мусульманских культурах разных стран в течение последующих веков. Коран не предписывал ничего подобного. Но чадра, паранджа, затворничество в гаремах и то исторически реальное бесправие женщины, низведенной до вещи-собственности мужчины, которое воспроизведено в художественных образах фильма “Белое солнце пустыни”, это — доведение до своей противоположности действительно существующей коранической рекомендации, чтобы каждая девушка и женщина вела себя скромно и не стремилась обратить на себя внимание обилием драгоценностей и броской косметикой и одеждой, тем самым возбуждая в них половые инстинкты и подчиняя себе мужчин через них. Чтобы не быть голословным, приведем прямо сказанное в Коране, сура 24 “Свет”, аят 31:

«И скажи [женщинам] верующим: пусть они потупляют свои взоры, и охраняют свои члены, и пусть не показывают своих украшений, разве только то, что видно из них, пусть набрасывают свои