Антон вздрогнул даже — так он испугался.
Не веря себе, он взял конфету в руки, прочитал название «Гвоздика». Утром, когда он гулял с Булем, никакой конфеты у стены не было.
Значит, кто-то здесь побывал сегодня!
Как собака-ищейка, Антон стал высматривать, вынюхивать следы того, кто был в квартире у Буля. И обнаружил крошки от котлеты. Он по запаху понял, что это именно котлетные крошки, да к тому же свежие.
Антон выбежал за дверь и на площадке нашел еще одну конфету — ириску.
А когда поднимал ее, услышал внизу шорох. Это был не Буль, потому что шорох донесся именно снизу. Антон замер и услышал дыхание человека.
Медленно, как загипнотизированный, он спустился на несколько ступенек вниз. И снова замер.
Шорох повторился.
И тут Антон почувствовал, что ему изо всех сил не хочется встречаться с тем, кто прячется сейчас внизу. Нет, ему не страшно было. Просто он понял, что встречаться нос к носу с тем человеком сейчас невозможно. Он даже не знал почему, только чувствовал, что невозможно.
Он взбежал на свою площадку, хлопнул дверью и тут же услышал с лестницы громкие шаги бегущего вниз, а потом грохот уличных дверей.
Антон подскочил к окну, чтобы издалека, сверху увидеть и запомнить того человека. Но на улице никого не было. Лишь та девочка в красивом голубом пальто, Катя, пробежала по улице.
Осенний ветер
Вечером задул холодный ветер, и на улицу выходить не хотелось, но надо было обязательно вывести Буля.
А тут неожиданно забежала с дежурства мама.
Антон как раз надевал куртку, когда она открыла дверь.
— Я на минутку, посмотреть, как ты — и сразу назад, — она удивленно взглянула на сына и спросила: — Куда ты собрался на ночь глядя?
— Я тоже на минутку, задание по математике узнать. — Антон не знал, говорить про Буля или нет.
— А почему в куртке? Пальто бережешь?
— А я свитер надену.
— Ладно, — мама удрученно махнула рукой. — Называется, взглянула на любимого сына в пятиминутный перерыв. Я бегу назад, а ты быстро сходи за заданием.
Антон подождал, пока мама пройдет через двор, и лишь потом вышел на лестницу.
Едва он появился на улице, как его пронзил ветер, выдул все домашнее тепло.
Чтобы добежать до Буля, надо было пригнуться, почти лечь на этот ветер, а ветер не давал дышать.
За забором было чуть тише и теплей. Они с Булем так и походили здесь, у самой парадной. Пять шагов в одну сторону, пять — в другую. А потом Антон побежал домой.
Утром у него заболела голова.
Снова у Буля
Утром Катя вместе с отцом готовила завтрак. Точнее, папа готовил, а Катя накрывала на стол. Завтрак был всегда простой. Или творог со сметаной, или яичница, или яички в «мешочек», или просто бутерброды с колбасой да чай.
Потом Катя мыла посуду, а папа, поцеловав ее в лоб, убегал в свою школу. На днях он должен был перейти в другую школу, поближе. В той, старой, его долго уговаривали остаться, но он нашел им своего хорошего друга, учителя.
После ухода папы Катя еще минут двадцать сидела у пианино, дважды повторила новую сонатину, а потом тоже собралась уходить.
Время у нее было рассчитано точно по минутам. До школы идти быстрым шагом пятнадцать минут, да раздеться три-четыре. Ровно без пяти она входила в класс.
В этот день у нее было шесть уроков, и времени после обычной школы у нее хватало только на дорогу до музыкальной — обедать было некогда.
Папа почти каждый день повторял, чтобы она брала с собой маленький термос и бутерброды. Но Катя стеснялась. Где она их станет жевать? В коридоре перед дверью в музыкальный класс?
После музыки Катя ехала домой усталая.
А еще надо было пообедать, убрать со стола, купить продукты по папиному списку, повторить все, что играла она в школе, чтобы не забыть замечания учительницы, потом сесть за уроки. И так неудачно получалось, что в этот же день в полседьмого приходила учительница французского языка. Она жила в их доме и была уже пенсионерка. Она и папу когда-то учила языку, а теперь бесплатно учит всех желающих детей в доме. В этом году желающих осталось лишь двое — она да восьмиклассница Ира. Остальные переехали в новые районы.
И когда Катя проводила до дверей учительницу французского языка, на ее «Бон шанс, Катрин!», ответила: «Оревуар, мадам!», потянуло вдруг Катю снова в тот огороженный дом взглянуть на собаку.
Как и вчера, она боролась с этой тягой. Взяла было книгу, но чтение не шло в голову. Наконец она сделала бутерброд с колбасой, завернула его и отправилась к тому дому.
Ветер, дувший со вчерашнего вечера, стал наконец стихать.
Сначала Катя походила около забора — боялась, вдруг сейчас вылезет из дыры прямо на нее Антон. Но все было спокойно. Уже начинало темнеть и входить в дом надо было быстрей. Наконец она осмелилась.
По лестнице Катя поднималась на цыпочках. Она была готова к тому, что в любую минуту хлопнет дверь наверху — квартирная, или внизу — уличная. Даже вздрогнула однажды, когда ей послышался какой-то скрип. Но это скрипело полуоткрытое окно на улицу.
Дверь была, как и все эти дни, привязана. Катя отвязала веревку. Ей показалось, что голос у Буля был особенно нетерпеливым.
И точно — сеттер прыгнул ей навстречу, почти выхватил из рук бутерброд, бумага, в которую он был завернут, при этом упала, а Буль сразу съел его.
— Песик, песик, — Катя гладила сеттера по спине и, как вчера, жалела, что не знает его имени.
А сеттер повел себя странно.
Он подбежал к лестничной двери и словно стал звать ее гулять.
Катя не знала, что и делать.
— Ну что ты, песик, — попробовала она успокоить сеттера.
Но сеттер отбежал от двери, схватил зубами ошейник с поводком, поднес к Кате и снова показал на дверь.
Катя колебалась еще с полминуты, но сеттер так настойчиво звал ее на улицу, что она послушалась.
Внизу сеттер уверенно подвел ее к заборной дыре.
«Бедный, наверно, он и не гулял с тобой сегодня», — подумала Катя.
В мыслях она не называла Антона по имени, а только «он».
