Майор подошел к управлению, зашел к дежурному — «Что нового? Спокойно?» — и стал медленно подниматься на третий этаж. Кабинет Бессонова был закрыт. «Этот сейчас по улицам работает». Леденев пошел было к себе, но услышал голоса за одной из дверей, повернул вниз ручку. Корда и Бессонов здесь.
— А вы чего? — сказал Юрий Алексеевич. — Здравствуйте.
— А вы чего? — в тон ответил Корда. — Добрый день. Вот не сидится дома. Опять мозгуем это дело.
— Еще одного знакомого Лены установили, товарищ майор, — сказал Бессонов. — Матросом работает в тралфлоте.
— Где он сейчас, узнавали?
— В море. Но в день убийства был в городе. Приметы: волосы русые, нос прямой, высокий, метр семьдесят девять. Будет снова в городе через неделю.
— Продумайте, уточните данные о том, где он был и что делал в тот вечер, — сказал майор. — У тебя что, Алексей Николаевич?
— Вот посмотрите, Юрий Алексеевич. Интересное донесение.
— Что ж, — Леденев пробежал глазами бумагу и передал Корде. — Попробуйте еще и так. Нельзя упускать ни одной детали.
Звонил телефон. Корда поднял трубку: «Уголовный розыск».
— Товарищ майор, — обратился он к Леденеву, — звонит участковый из парка. Задержал он одного подозрительного, что-то тот спьяну болтнул про убийство. Просит приехать, посмотреть.
— У вас, же выходной сегодня, капитан…
— А, ерунда, — махнул тот рукой, — у вас тоже выходной. Так я съезжу, товарищ майор?
— Возьмите машину. Я пойду к себе. Ты что-то хотел сказать, Вениамин? Пошли.
— Вот смотрите, Юрий Алексеевич, — сказал Бессонов, когда они вошли в кабинет Леденева.
— Что это? Промокашка?
— Да. Из тетради Лены Косулич. А вот видите ее рукой написано: Педро, Педро, Педро… Несколько раз «Педро». Неспроста это. Писала на лекции, значит, думала не о том, что говорит преподаватель, а об этом Педро…
— А кто бы это мог быть?
— Кое-что о нем проскальзывало в показаниях подруг и друзей Лены, но так слабо, что мы не придали этому значения. Теперь, когда обнаружили эту промокашку, имеет смысл найти этого Педро. Наверное, кличка такая…
— Хорошо, — сказал Леденев, — будем искать парня по кличке Педро.
27
Двор этот просторный, запущенный. В центре были какие-то постройки, от них остались только развалины, заросшие бурьяном и кустарником. На окраине, там, где дом примыкал к пустырю, росли одичавшие яблони и несколько вишневых деревьев. Плоды их никогда не успевали созреть: пацанва обирала.
Живут здесь самые разные люди: рабочие с хлебозавода и целлюлозно-бумажного комбината, служащие контор и учреждений. Ребятишек во дворе много, пожалуй, слишком много. Так, по крайней мере, единодушно утверждают жильцы, вставляя окна, разбитые мячом, или став жертвой какого-либо озорства. Бывало и серьезней: пропадало белье с веревки, обычно вместе с веревкой, жильцы, оставившие дверь не на замке, вдруг обнаруживали отсутствие пальто в прихожей. Словом, участковому инспектору Павлу Федорову хлопот с разбирательством жалоб хватало.
А тут еще неприятная весть. В шестую квартиру вернулся из заключения Иван Гарающенко, по прозвищу Шкет. Невысокий такой, черный, плечи широкие, нос в драке перебит. Прошел месяц, сидит тихо, а взят был на вооруженном грабеже, в подручных тогда ходил у бандитов. Устроился на хлебозавод, все тихо-мирно, вроде бы и водку даже не пьет. Ну, Федоров и успокоился: перековался парень, «завязал», так сказать. А тут пошли кражи, как грибы после дождя. И вроде мелочь: из палатки пять бутылок водки и пятьдесят целковых, пальто из клубного гардероба, велосипеды, целых два, потом мотороллер угнали, белье сняли на чердаке. Кражи непохожие, чувствуется, разные руки работают. Из райотдела людей подключили, а продолжаются кражи. Завтра, наверное, из управления придут.
Фролов идет по участку и ломает голову. Шкет за старое принялся? Что-то непохоже, разный почерк, да и не может он сразу в двух местах брать. А ведь так было с бельем и велосипедом. «Вот напасть на мою голову», — мысленно чертыхался участковый, входя в тот самый двор, где живет Иван Гарающенко и который именовался у пацанов «джунглями».
Он обошел квартиры, поговорил с пострадавшими еще раз. Но ничего нового, кроме жалоб на ребятишек, Федоров не услышал. «Завтра приедут из управления. Парни хваткие. Помогут», — подумал участковый.
Ему стало до слез обидно, что вот кто-то приедет и разберется, а он так ничего и не может сделать, Участковому было двадцать три…
Потом Федоров и сам никак не мог понять, почему его внимание привлек малорослый пацаненок, выскочивший из кустов, скрывавших развалины в центре двора. Может быть, потому, что тот огляделся по сторонам, или Федоров увидел в нем возможного виновника двух последних разбитых окон, или эта, как ее, интуиция подсказала… Это неважно. Главное в том, что Федоров не пошел на улицу, а вернулся во двор и сел на скамейку так, чтобы его не было видно, а ему кусты, как на ладони.
И не зря вернулся. Минут через пятнадцать появился второй парень, лет четырнадцати, его участковый знал: второгодник, хулиган, в воровстве подозреваем. Полухин его зовут. В руках у Витьки был сверток. Он вышел и прямо зашагал к выходу на улицу. Через полчаса во дворе появились двое. Подростки. Не из этого двора, определил Федоров. Он решил, что место у него не самое удобное, и подумал, что лучше понаблюдать из лестничного пролета, окна которого выходили во двор.
Едва Фролов сменил наблюдательный пункт, как из кустов вышел Шкет. Он осторожно, словно невзначай, глянул по сторонам. «Занятно, — подумал участковый. — Что же теперь делать? Пойти туда? Нельзя, спугнешь. И там он не один. Посоветоваться? А как, если там нет никого? На смех поднимут в отделе… Пойти вечером? Опасно. Утром надо, пораньше…»
Федоров спустился по лестнице и через парадную дверь подъезда вышел на улицу.
…Первые трамваи начинали свой путь, когда участковый вошел во двор и решительно свернул вправо, нырнул в заросли кустарника. Вытоптанная тропинка привела его к обрушившимся стенам неизвестного строения. Сохранился лишь небольшой, арочного типа проем в середине да остатки стен по углам. Кусты росли повсюду, и только там, где пыль с кирпичей сбивало дождем, краснела иззубренная временем поверхность.
Федоров зажег фонарь. Потом подумал, что свет будет заметен и потушил его, решив лучше подождать с полчаса. Скоро станет посветлее.
Медленно гасли звезды. Было уже вполне сносно видно, когда Федоров обратил внимание на большую ржавую бочку, вид которой как-то не вязался с окружающей обстановкой. Он подошел и заглянул на дно. Там лежали битые кирпичи, заполнившие бочку на четверть. Он качнул ее, с трудом приподняв край. Потом, перебирая руками, откатил в сторону и отпрянул назад. Под ногами чернел круг открытого люка.
Луч фонаря осветил скобы. Федоров посмотрел по сторонам и осторожно стал спускаться. Колодец был глубокий, метра четыре. На дне было сухо. В сторону уходил узкий проход, по которому можно было идти согнувшись. Посветив под ноги, Федоров увидел тонкий провод, ползущий по проходу. «Мина?!» Холодная испарина покрыла лоб. Стараясь не задеть провод ногой, участковый медленно двинулся вперед. Метров через двадцать луч фонаря уперся в дверь, окованную железом, с заржавевшей скобой сбоку. Федоров потянул за скобу, готовый ко всему на свете. Нервы его напряглись до предела. Стук сердца
