— Нет! — грозно предупредил его Мак. — Не вешай трубку, Кросс. Только попробуй…
— Мне пора, Мак! — Он повесил трубку, несмотря на яростные протесты Макгрегора.
Алекс сразу узнала, когда он кончил разговор по телефону. Знала она и о том, что он наблюдает за каждым ее шагом, ибо ощущала его изучающий взгляд даже кожей, словно физическое прикосновение. Но ее встревожило и взволновало не то, что он так бесцеремонно разглядывает ее, а собственная реакция на это. Он вдруг заставил ее почувствовать себя женщиной. Впервые за много лет и более чем когда- либо.
Он представлялся ей таким сильным и непонятным, этот человек, разучившийся улыбаться. Поэтому хотелось сделать что-то неразумное — подойти и растрепать ему волосы, пощекотать, сломать наконец стену скепсиса, за которой он пытается укрыться. Если кто-то нуждался в адаптации в этом мире, то это был он, Тревис Кросс.
Алекс считала, что жизнь дана человеку, чтобы жить. Этот урок она усвоила, когда так трагически и внезапно на ее глазах погиб ее муж, Стефан. До этого она два года не решалась и все откладывала их брак, считая, что спешить некуда и впереди у них вечность. Слишком поздно она поняла, что жить надо сегодня, сейчас, в эту минуту. И еще она поняла, что жизнь должна быть праздником, а не рутинным существованием.
Она жалела, что у нее нет детей, но отчасти смогла восполнить это, отдавая свою любовь чужим детям, и все ее друзья с удовольствием ей в этом помогали. Ее мало огорчало, что за восемь лет, что прошли после смерти Стефана, в ее жизни не появился никто другой. Ей нравилась ее свобода, ее работа, друзья и дом. И вдруг, откуда ни возьмись, — Тревис Кросс.
Странно, невероятно, к тому же он ей совсем не подходит. У него нет никакого чувства юмора, он ругается, как грузчик, колюч, как еж. Да к тому же его профессия! Человек с пистолетом. Она же — убежденная противница всякого насилия.
Однако… Да, да, он ей нравится. Он груб, невоспитан, но есть в нем что-то неодолимо притягивающее, влекущее, какой-то мужской магнетизм. Он настоящий мужчина.
Но что из того? Ее общество так же приятно ему, как общество налогового инспектора. Он просто вынужден терпеть ее как неизбежность, ибо сейчас он зависит от нее.
Лукавая улыбка тронула ее губы. А если рискнуть? Она любила, когда ей бросали вызов. Его неприязнь к ней — это не что иное, как вызов, да еще какой. Она будет не она, если не расшевелит этого мрачного грубияна. Может, потом она и пожалеет. Тем хуже для нее. Если мрачный Тревис Кросс так привлекает ее, то что с ней будет, когда он улыбнется? Устоит ли она?
— Тетя Алекс! — дернул ее за свитер шестилетний Брендон, сынишка ее лучшей подруги Сары. — Мы будем играть в какие-нибудь игры?
Она с нежностью посмотрела на черноволосого мальчугана, самого младшего из гостей.
— Конечно, малыш. Ты видишь вон те коврики в углу? Принеси-ка их сюда.
Брендон бросился в угол и с гордостью стал выполнять важное задание. Вскоре он перетащил к ее ногам всю стопку небольших квадратных матерчатых ковриков.
— Отлично, — похвалила его Алекс.
Из всех своих подопечных она больше всего любила этого мальчугана. Хлопнув в ладоши, она крикнула:
— Внимание! Все на середину комнаты. Сейчас мы будем играть в музыкальные стулья. Поскольку стульев у нас нет, нам их заменят вот эти коврики. Брендон, тебе поручается разложить их по кругу. Для каждого из вас должен быть коврик, хотя вы отлично знаете, что их на один меньше, чем вас, и кому-то коврика не достанется. Вы помните правила игры? Становимся в круг и под музыку водим хоровод вокруг ковриков. Как только музыка смолкает, все бросаются занимать свой коврик. Кто не успел и остался без коврика, выходит из игры. Мы снова уменьшаем количество ковриков на один, и игра продолжается. Играем до тех пор, пока не останутся двое играющих и один коврик. Кто первым прыгнет на него, тот и выиграет. Я займусь музыкой, а… — Тут она бросила на Тревиса взгляд, который иначе как вызовом не назовешь, и добавила: — Мистер Тревис будет судить.
У Тревиса был такой вид, словно она предложила ему участвовать в коллективном стриптизе. Продолжая подпирать косяк двери, он безмолвно смотрел на Алекс. Наконец, откашлявшись, он растерянно пробормотал:
— Боюсь, что я…
— Это очень просто, мистер Тревис, и я уверена, вы справитесь, — успокоила его Алекс. В ее глазах плясали бесенята. — Итак, четырнадцать детей и тринадцать ковриков. Становимся в круг. Начали.
Тревис не тронулся с места.
— А почему бы вам самой не судить? — наконец спросил он.
— Потому что я буду возле радиолы, а она в углу. Оттуда мне будет трудно судить.
— Давайте я займусь радиолой, а вы будете судьей, — предложил он, а затем добавил, как свою догадку: — Понимаю: так же, как никто, кроме вас, не имеет права сесть за руль вашего «феррари», так никто не имеет права нажимать кнопки вашей стереосистемы, не так ли?
Разумеется, подобная нелепая мысль никогда не приходила в голову Алекс, однако, почти не задумываясь, она ответила:
— Вы угадали, — ибо любой ответ на подобный вопрос был бы одинаково нелепым.
Какое-то время ей казалось, что этим Тревис не ограничится. Но он, очевидно, пощадил нежные уши детей и, пожав плечами, наконец вошел в гостиную и занял место судьи.
— Включайте музыку, — коротко сказал он.
Алекс спрятала улыбку и включила радиолу. Игра началась.
Первые несколько кругов прошли вполне благополучно, и Тревису, в сущности, оставалось лишь спокойно наблюдать. Его вмешательство понадобилось только в последнем раунде, когда играющих осталось всего двое — малыш Брендон и Шон, мальчик, чуть старше его, но рослый и крепкий.
Теперь они стояли друг против друга, и их разделял одинокий коврик на полу. Все ждали, когда раздадутся звуки музыки. Тревис непроизвольно весь обратился в слух. Мальчики медленно кружили вокруг коврика. Наконец музыка смолкла и каждый из них сделал прыжок. Прыгнули они одновременно, но Шон был выше и сильнее, и это удалось ему лучше.
— Я выиграл! — торжествующе закричал он.
Тревис видел, как трудно бедняге Брендону согласиться с этим, и только поэтому он толкнул Шона.
— Неправда, ты смошенничал! — отчаянным голосом закричал Брендон. Мальчишки вцепились друг в друга, а потом, вспомнив о судье, как по команде повернули к Тревису раскрасневшиеся от потасовки лица. Каждый считал себя победителем, и Тревису предстояло их рассудить.
Он бросил взгляд на Алекс, в котором были упрек и растерянность. Но та лишь ободряюще улыбнулась. Разбирайся, мол, сам.
Поняв, что помощи ему не дождаться, Тревис чертыхнулся про себя. Дело в том, что ему совсем не нравился Шон — нахален и задирист, — а он таких не жаловал. Ему очень хотелось объявить победителем малыша Брендона. Тревис всегда принимал сторону слабых и невезучих, а Брендон был именно из таких. Но Шон победил честно, без всякого обмана.
Тревис снова посмотрел на Алекс, затем на мальчишек и, отрешенно пожав плечами, решился наконец объявить победителем Шона.
— Мне жаль, малыш, — сказал он сочувственно, глядя на Брендона. — Но выиграл Шон.
Шон радостно взвизгнул и заплясал, а у бедняги Брендона печально поникли плечи.
Тревиса давно мучила жажда и еще одна мысль: где Алекс хранит запасные ключи от машины. Кухню он уже осмотрел. Возможно, в кладовой?
Пока он размышлял над этим, Алекс успела вручить Шону награду, собрать коврики и занять детей новой игрой, в которой Шон тоже стал победителем. Тревис почему-то испытывал неприязнь к этому удачнику. Поэтому он получил истинное удовлетворение, когда тот позорно проиграл в третьей игре, где предстояло с завязанными глазами соорудить из разрозненных частей осла. Шон приколол ослу хвост между глазами.
— Теперь, дети, последняя игра, — объявила Алекс и провела их в столовую, где из-под стола
