Евгений Жаринов
ЖАК ДЕ МОЛЕ
Пролог
Тому, кто размышляет о четырех вещах — о том, что вверху, о том, что внизу, о том, что есть до и что есть после, — лучше было бы не родиться.
Есть на земле места, завораживающие взор и душу, где высшие силы напрямую общаются с человеком. В Германии это гора Хартц, где Гёте вместе с Мефистофелем устроил для своего Фауста Вальпургиеву ночь, в Великобритании — Стоунхендж и озера Шотландии, во Франции — южные провинции Лангедока, место жизни и гибели знаменитых катар.
Наша история начинается во Франции, там, где и родился Великий Магистр ордена тамплиеров Жак де Моле — воин, мистик, пророк.
В начале XIV века не писали портретов, и как выглядел де Моле, мы не знаем, но бессмертная тень его в этом не нуждается. Прах к праху, как говорится, а вечное пребывает в вечном. Попробуем же по мере сил воссоздать образ этого человека, бывшего Великим Магистром одного из самых известных в истории ордена тамплиеров.
Рассказ наш начинается с того, как сельский священник уже в конце XIX века, оказавшись в одном из упомянутых нами заколдованных мест на юге Франции, занялся раскопками и в суетном любопытстве своем потревожил Тайну.
А произошло все так.
1 июня 1885 года в деревушке Ренне-ле-Шато появился новый 33-летний приходский священник по имени Беранжер Соньер. Был он высокого роста, сутуловат, с черными вьющимися волосами и глубоко посаженными карими глазами.
Деревушка насчитывала всего 200 душ и располагалась непосредственно у Пиренеев, недалеко от Каркасона. Настоящая дыра, куда Соньера, несмотря на ум и таланты, проявленные в духовной семинарии, сослали за дерзкий нрав и непокорность.
В представлении местных крестьян все усилия религии сводились к тому, чтобы наполнять небесные сундуки, выкачивая деньги из карманов прихожан. Религия напоминала им огромный торговый дом, где кюре являлись приказчиками, хитрыми, пронырливыми, оборотистыми, и обделывали дела Господа Бога за счет простых людей.
Для молодого человека с амбициями оказаться в такой дали от цивилизации означало лишь верную духовную смерть, ибо сама обстановка тут — отменные виноградники, мягкий теплый климат и жирная, плодородная земля, в которой уже в апреле вызревала клубника, — располагала к безделью и опасному для молодого пытливого ума благодушию. Спасло Соньера то, что он сам был родом отсюда и умел не поддаваться одурманивающей душу истоме.
Каждое воскресенье Соньер проводил с удочкой на реке и всегда встречал там другого рыболова, аббата из соседнего прихода Анри Буде, маленького, худого, подвижного и вечно небритого старичка. Часто проводили они по полдня, сидя рядом и свесив над водой ноги, и скоро между ними возникла тесная дружба.
Бывали дни, когда они совсем не разговаривали. Иногда беседовали, но чудесно могли понимать друг друга и без слов, так как у них были общие вкусы и близкие переживания.
Анри Буде был старше и опытней. Он хорошо знал историю здешних мест и многое рассказывал Беранжеру. Он говорил молодому другу о том, что земля Каркасона таит в себе опасный соблазн души. Даже сейчас где-то по соседству, в районе тех же Пиренеев, прошел громкий процесс, на котором высшие церковные власти осудили трех бра-тьев-священников. Под влиянием своего родного места, которое называлось Вдохновенный холм, они впали в ересь и стали совращать с пути истинного вверенную им паству. Братья Байяры учили прихожан молиться некой черной Деве, богине древних вестготов, храм которой находился в их родных местах.
Старый аббат рассказал Соньеру и о многом другом, в частности о живших когда-то в этих местах катарах, о замке Бланшфор, основанном еще в XII веке и ставшем резиденцией четвертого Великого Магистра ордена тамплиеров, рассказал и о том, что именно по этой долине проходил когда-то путь паломников, которые шли из Северной Европы через Пиренеи в Испанию, в святой город Сантьяго-де- Компостела.
Однажды июньским днем 1891 года Буде пригласил к себе Соньера и специально под разными предлогами задержал своего молодого друга.
Все произошло вечером после неожиданно налетевшей грозы. Перед самым закатом небо прояснилось. Лучи сквозь окно проникли в комнату и залили ее необычным светом, коснулись двух рюмок, так и оставшихся недопитыми на обеденном столе, и сделали их янтарными. Умолкнувший во время грозы мир за окном вновь наполнился звуками.
За столом тем временем воцарилось неловкое молчание. Следовало либо разойтись, либо продолжить явно затянувшуюся беседу.
— Давайте говорить откровенно, — начал аббат.
— Начистоту, — согласился Соньер и почувствовал, как дрожь нетерпения прошла по всему его телу.
— Вы, наверное, сами уже успели почувствовать, что наши места не совсем похожи на все то, что мы можем встретить повсюду в милой доброй Франции?
— Еще как почувствовал, дорогой Буде.
— Помните, я совсем недавно рассказывал вам о несчастных братьях Байярах?
— Отлично помню. Они молились черной Деве на своем Вдохновенном холме.
— Абсолютно верно. А откуда, по-вашему, исходит представление о Богородице?
— Первым известным в Европе был образ черной кельтской Богородицы.
— Вы правы. Когда в молодости святой Бернар молился перед черной Богородицей, то его, в отличие от братьев Байяров, никто не предавал анафеме. Святой молился кельтской богине в церкви Сен-Вуарля, и она выдавила из груди три капли молока, которые скатились на уста будущего основателя ордена тамплиеров. И заметьте, именно Бернара великий Данте помещает в «Божественной комедии» в раю, в центре Розы. А при этом ересь присутствует в самом основании нашей католической церкви, во всей ее истории, и ересь эта родом из здешних мест.
— Я боюсь за вашу душу, дорогой Буде. Не слишком ли вы увлеклись подобными рассуждениями?
— Кого вы хотите обмануть, дорогой Соньер? Я же чувствую, что эти мысли посещали и вас. Уж больно хорошо мы научились понимать друг друга во время наших речных месс. Сколько мы пропустили при этом служб в церкви, а?
— Да, но вы сами знаете, дорогой Буде, что крестьяне — плохие прихожане. Не служить же, в самом деле, в пустом храме, когда на улице такая благодать?
— Не думаю, что подобные речи пришлись бы по душе епископу.
Тема, затронутая Буде, явно была не из приятных. Каждый из приятелей знал, что, предпочитая рыбалку службе, он нарушает принятые правила, но говорить об этом не очень-то хотелось. После неловкой паузы Буде продолжил:
— Впрочем, я не вижу здесь ничего плохого, дорогой Соньер. Вам никогда не приходило в голову, что это и не рыбалки вовсе, а обряд, который мы совершаем помимо своей воли. Помните легенду о «короле-
