— Мы, возможно, к этому еще придем, — дипломатично пообещала Кэтлин.
Черил протянула госпоже Паркер подарочный набор и, дождавшись, когда закроется входная дверь, повернулась к подруге.
— Неплохая мысль! Я немного изучала эту технику в художественном училище.
— Я тоже, но поначалу понадобились бы крупные вложения денег.
— Я попытаюсь нарисовать несколько эскизов браслетов, чтобы ты высказала свое мнение. Мне очень нравилось мастерить браслеты…
— И ты их продавала в университетском городке.
Черил удивилась.
— Как ты об этом узнала?
— Да ты же сама мне об этом рассказала еще в самом начале нашего знакомства. Не помнишь?
— Нет, — задумчиво ответила молодая женщина. — Я, наверное, пыталась доказать тебе, что разбираюсь в минералах. На самом деле моя учеба была в большей степени ориентирована на скульптуру.
— Ты никогда не подумывала вернуться к этому?
— По-настоящему — нет. Я вышла замуж… ну и вот…
Кэтлин положила ей руку на плечо.
— Не говори мне, что ты сожалеешь.
— Конечно, нет, но когда я представляла себе свое будущее, то все выглядело иначе. Я хотела жить своим искусством, выставляться…
— А кто тебе в этом мешает?
Черил изумилась.
— И как же это ты видишь меня, семейную женщину, проводящей дни и ночи в своей мастерской с глиной в руках или занимающейся чеканкой по меди?
— А почему бы и нет, если тебе этого хочется? Ты не первая такая!
Черил покачала головой.
— Нет, я знаю себя. Если уж я снова погружусь в скульптуру и живопись, то больше ничто не будет существовать для меня. Не думаешь же ты, что я стану прерывать свою работу, чтобы пойти жарить цыпленка?
Кэтлин рассмеялась.
— Наверняка существует какой-нибудь выход…
— Не знаю… Я никогда не говорила об этом с Брюсом. Он настолько уверен, что я и так счастлива. Если бы он знал меня студенткой, то никогда бы не женился на мне!
— А как вы встретились?
— Во время одного путешествия по Европе. — Она улыбнулась. — Это было очень романтично. Мы присутствовали на спектакле в лондонском театре Ковент-Гарден, нас познакомили друзья. Впоследствии он сказал мне, что решил жениться на мне в то же мгновение, как заметил меня… Поскольку это очень организованный человек, то он сделал все необходимое для этого.
— А именно?
— Для начала пригласил на ужин. Затем предложил мне после Англии посетить Венецию. Я приняла приглашение, поскольку попала под его обаяние и… так и осталась.
— Ты никогда не рассказывала ему о твоем призвании художника?
— Говорила, но все это не просто… Я была счастлива выйти за него замуж, думала, что остальное придет позже…
— И конечно же ничто не пришло само собой.
— Именно так: моя семейная жизнь отнимала у меня все время, все силы. И сейчас я еще задаю себе вопрос: каким образом могу здесь что-либо изменить. Он рассчитывает на меня, дети — тоже. Представляешь, что бы было, если бы я устроила посреди дома мастерскую и занималась лишь своим искусством? Они бы ничего не поняли…
— Твое дело — им объяснить.
— Объяснить им, что с сегодняшнего дня я больше ни для кого не существую?
— Ты можешь заниматься этим, пока они в школе.
— Вдохновению не прикажешь. Ты-то уж должна знать это.
— Да, но я никак не могу уяснить, почему ты жертвуешь этой частью самой себя!
— Потому что она поглотит меня целиком — эта часть меня. Вопрос ведь не только в том, чтобы иметь у себя мастерскую, речь идет об изменении всего образа жизни, всего строя мысли. Я была богемной девушкой — беззаботной, свободной как воздух и… влюбленной.
— Влюбленной?
— Да, в человека, который занимал огромное место в моей жизни.
Кэтлин принялась протирать пыль с камушков, передвигая их, чтобы как можно лучше выявить их красоту.
— Ты не говорила мне об этом, — заметила она после минутного раздумья.
Черил отбросила это замечание одним немного усталым движением руки.
— Нет… Я полагала, что изгнала его из своих воспоминаний, но в данный момент я думаю об этом все больше и больше… И… потом, это был период жизни совершенно исключительный для меня, так что временами я задаю себе вопрос: не прошла ли я в жизни мимо чего-то для меня очень важного?
— Мимо чего? — серьезно спросила Кэтлин.
Ее подруга опустила голову, как если бы она не решилась произнести слова истины, и в конце концов проговорила очень тихим голосом:
— Подлинной жизни.
Потрясенная шотландка поспешила подойти к своей подруге.
— Ну как ты можешь говорить такие вещи? — возмутилась она. — А твои дети, а Брюс? Ты его, значит, больше не любишь?
— Люблю, но…
Далее все произошло столь же бурно, сколь и неожиданно: Черил вдруг настигли рыдания, и она побежала в подсобку, чтобы побыть одной.
Тут зашла еще одна клиентка. Кэтлин поспешила закрыть дверь и спокойно обслужила ее, прежде чем присоединиться к подруге, которая еще продолжала всхлипывать.
— Я такая глупая… — говорила она. — Иногда мне стыдно, а иногда я больше не выдерживаю всего этого…
— Послушай, прежде всего предлагаю тебе закрыть магазин на час. На улице хорошо, и лучше всего тебе будет на воздухе. Давай пройдемся по Вашингтон-сквер, ты все мне расскажешь. Мы обязательно найдем какой-нибудь выход.
Черил горячо пожала ей руку и более или менее успешно уничтожила следы слез. Лучезарное майское солнце сверкало всеми своими огнями на листве деревьев на улице, по которой они медленно двигались, поначалу сохраняя молчание. В любом случае в это время дня уличное движение было слишком сильным, чтобы можно было поддерживать разговор. Добравшись до Вашингтон-сквер, подруги обрадовались, что парк был таким тихим: несколько студентов прохаживались вокруг водоема, куда ребятишки еще не успели залезть, а первые игроки в шахматы устроились, чтобы вести партии, которые могли растянуться на весь день.
— Видишь ли, — начала Черил, — все это мне напоминает студенческий городок. Именно здесь я обучалась искусствам.
— В нью-йоркском университете?
— Да, как раз рядом. Здесь я у себя…
— Забавно, я поклялась бы, что ты приехала из Филадельфии.
— Я там действительно провела свое детство, а Брюс родился там; впрочем, это был один из первых моментов, сблизивших нас друг с другом. Затем мои родители переехали сюда, где я уже основательно обосновалась. Видишь памятник Гарибальди, именно там мы и встречались…
— Брюс и ты?
