ему брат на днях из-за границы привез — ребята уже успели мне доложить.
— Видел? — Птичка пятит грудь — чтобы я заметил значок и в восторг пришел.
— Этот? Токийский? — я небрежно тронул пальцем значок. — У Котьки — пацан такой у нас во дворе — целых три токийских и два римских. Он мне по одному отдает— хоть сейчас бери.
С Птички сразу вся спесь слетела.
— Ой, Толян, я тебе за римский десять испанских колоний дам. Даже двенадцать. — И лезет в джинсы за кляссером, там у него марки для обмена. — Пошли к вам, а?
— Нет, не могу. Мне за билетом надо.
— Куда едешь?
— Все равно не, знаешь. Село Малые Катки.
— Пионерлагерь?
— Археологическая экспедиция… Ну, будь, Птичка. У меня еще дел — вот так.
И пошел в билетный зал, оставив его с раскрытым ртом.
Я нисколько не хвастал, я правда завтра утром должен был ехать в Малые Катки. Дядя Володя, папин друг, археолог, еще зимой, предложил мне на летние каникулы ехать с ним в экспедицию. Папа был не против. Мама в принципе тоже. Но она, конечно же, не упустила случая и заявила, что я должен еще заработать право на эту поездку. А что такое «заработать право» — это все ребята знают. Целых пять месяцев я корпел над алгеброй, исправляя тройки первого полугодия, беспрекословно бегал за хлебом, не дразнил Катьку — по крайней мере, при маме.
Я честно заработал право на поездку к археологам. И все равно в последний момент чуть не лопнуло. Ангина… Где она была зимой, когда математичка в обмен на четверку выжимала из меня последние соки? Где ангина была весной, когда физкультурник гонял нас, как зайцев, через еще не высохшие грязные овраги — эта каторга громко называлась кроссом по пересеченной местности. А тут, уже после школы, накануне отъезда, прицепилась ко мне и уложила в постель на целую неделю.
Экспедиция ждать не могла, у экспедиции свои научные цели. Дядя Володя уехал без меня, а мама стала мне красочно расписывать прелести жизни у Черного моря — они собирались туда с папой и Катькой. Я лежал целыми днями на спине и мрачно смотрел в потолок. Ничего мне не было так жаль, как четверки по алгебре. Сколько фильмов пропущено, сколько книг не дочитано из-за этой несчастной четверки. И все зря, зря!
Я же очень хорошо понимал, почему мама вдруг стала так нахваливать целебный приморский воздух и полоскания горла соленой морской водой.
Но тут вернулся из командировки папа. Он поговорил с мамой на кухне, прикрыв дверь, чтобы я не слышал, потом вышел и спросил весело:
— Репудин уже купил?
— Что это такое? — удивился я.
— Средство от комаров… Эх ты, горе-археолог!..
Я еще висел у него на шее, когда подошла мама, подала мне какой-то тюбик, наподобие зубной пасты, и сказала, печально вздохнув:
— Репудина в аптеках нет. Вот «Тайга»… Толик, смотри, береги себя. Главное, больше не простужаться — это может отрицательно сказаться на сердце. И, главное, не сидеть долго на солнце.
— Главное, не пить сырой воды, — сказал папа.
— Главное, не входить разгоряченным в холодную воду — оказал я.
— Вам смешно, — опять вздохнула мама. — А я как подумаю, что он там будет купаться в речке, один, без надзора… Нет, Толик, ты мне должен дать слово…
У нее на глазах выступили слезы.
— Даю! — воскликнул я торопливо. — Купаться в речке не буду. Честное пионерское.
— Ну, хоть так, — мама измученно улыбнулась. — Хоть за речку я буду спокойна.
У меня в характере очень много недостатков. Однажды мама с папой сели их подсчитывать при мне и насчитали целых семнадцать штук. Некоторые я не признал и не признаю до сих пор. Вот, например, пенка с остывшего какао. Я ее терпеть не могу, меня передергивает от одного только ее вида. Но разве это недостаток характера? По-моему, нет, просто вкус.
Или вот я щенков часто тащу с улицы. Жалко их, несчастненьких, когда они скулят, просятся в дом. Мама это тоже присчитала к тем семнадцати моим недостаткам. Но я не согласен. Жалость к животным — не недостаток. Скорее, даже достоинство. Кстати, папа тоже колеблется насчет щенков. Он говорит, когда я их приношу, ему даже нравится. Но потом, когда они привыкают к квартире и начинают носиться по комнатам, лезть под ноги и грызть разные вещи, его берет злость и он ясно видит, что щенячьи увлечения — большой мой минус.
Ну, пусть не семнадцать, но двенадцать настоящих недостатков у меня все-таки есть. Достоинств куда меньше. Настоящих достоинств, я считаю, всего три.
Я регулярно занимаюсь физзарядкой — раз.
Я воспитываю в себе силу воли и часто стараюсь делать то, что мне неприятно, и не делать то, что приятно, — два. Например, когда надо выбирать: делать уроки или бежать на каток — я чаще всего сажусь за уроки.
И у меня твердое слово — три. Это у меня наследственное. Наш папа тоже такой. Честное слово из него клещами не вытянешь, но уж если вытянул — можешь быть спокоен. Он выполнит! И я тоже.
Так что насчет купания в речке — все! Отрезано! Даже если будет тридцать пять градусов выше нуля и даже если там сто пятьдесят речек!
Интересно, а есть ли в Малых Катках озеро? Или, на худой конец, хоть какой-нибудь завалящий прудик?
Об одном из своих двенадцати недостатков пришлось вспомнить, когда я вернулся с вокзала домой.
Настроение отличное, в кармане две рублевые бумажки и билет на утренний поезд — ровно в шесть часов. А другой карман пустой — на мелочь от сдачи я по дороге съел мороженое и выпил газировки.
Пустой? Нет, он не пустой. Там же ключ лежит от квартиры. Вот он… Но ключа я не нащупал. Как же так? Наверное, переложил в другой карман.
И в другом нет…
Спокойно, без паники. Главное — вспомнить… Ключ лежал на кухонном столе. Я подошел, протянул за ним руку. Но тут увидел пачку печенья — мама купила мне на ужин. И рука сама повернула к печенью. Распечатал пачку, съел одно. Несколько штук сунул в карман.
А как же ключ?
Остался на столе.
Опять рассеянность!.. Все время у меня неприятности из-за рассеянности. Возьму с собой в школу все тетради, оставлю дома авторучку. Захвачу авторучку, обязательно забуду какую-нибудь тетрадь. Возьму авторучку, все тетради, все учебники, все возьму — забуду, что сегодня первый день занимаемся не с утра, а во вторую смену. Приду в свой класс и смотрю ошалело на малознакомые лица. А, все вокруг гогочут.
Но ручку можно у Птички занять или еще у кого-нибудь. За тетрадкой можно сбегать на переменке — мы недалеко от школы живем. А вот как я сейчас домой попаду — вот что интересно?
С ключом и раньше у нас случались неприятности. Тогда мама звала слесаря домоуправления, огромного, волосатого деда Тишу с круглыми дырочками вместо ушей; раньше, еще давно, я совсем маленький был, дед Тиша, пьяный, отморозил себе оба уха. Теперь он водки в рот не берет, даже по, праздникам, и все свободное время проводит в винном магазине, уговаривает народ бросить пить.
Мама зовет деда Тишу, он приходит, ковырнет отверткой в замке — и готово.
Может, и сейчас его попросить?..
С дедом Тишей говорить надо по-особому: он плохо слышит. Нет, не кричать — криком ничего не добьешься, только глотку надорвешь. Надо встать против света, чтобы он увидел, как губы шевелятся.
Я старательно задвигал ртом, отчетливо выговаривая каждый слог:
— Откройте, пожалуйста, дверь восьмой квартиры.
— Не открою, — сказал дед Тиша. — Пусть мамка придет. Или папка.
