откровенничал: «Кургиняновский ЭТЦ — это мозг. Если этот мозг соединится с политическим телом, нам не удастся разгромить систему и добиться победы. А значит, надо разорвать связь между мозгом и телом, подключить к телу мозг, подающий неверные сигналы, побудить тело к неверным действиям и разгромить систему».
Именно это и было сделано в августе 1991 года.
В ходе перестройки возглавляемый мною «Экспериментальный творческий центр» был мозгом державных антиперестроечных сил. Очень мощных сил — таких, как КПСС. К лету 1991 наша программа была принята союзом городов-героев, то есть партийным большинством, готовящимся к выдвижению на XXIX Съезде КПСС нового партийного лидера. Но и не только. Сопротивлявшаяся развалу часть советской системы состояла отнюдь не только из приверженцев коммунистической идеологии. Да, мы были мозгом, посылающим сигналы в очень сильное тело.
Но природа посылаемых нами импульсов исчерпывалась понятиями «консультация», «экспертиза», «планирование», «влияние на решение». Одно дело — структура, лишь влияющая на решения, но не принимающая их. Другое дело — структура, разрабатывающая планы, принимающая политические решения и проводящая эти решения в жизнь. Именно потому, что к концу 2011 года мы стали именно такой структурой, удалось сорвать «перестройку-2». И именно потому, что мы стали такой структурой, враг ведет с нами полноценную политическую войну — осознавая, что этот самый мозг, который в 1991 году удалось отключить от чужого тела, в 2011 году обзавелся телом собственным, от мозга неотделимым.
Он ведет ее с нами потому, что мы мешаем его победе в большой политической войне против России. Вменяет же он нам то, что мы мешаем ему в малой войне с путинизмом. Так о какой же войне идет речь на самом деле?
Чтобы дать точный ответ на этот вопрос, надо присмотреться к тому, как враг воюет с другими — как малыми, так и немалыми — политическими системами. К примеру, с Русской православной церковью. Ведь он ведет с нею именно политическую, а не идеологическую войну. Конечно, наряду с политической он ведет против РПЦ все войны, включая метафизическую. Но осью является политика в чистом виде. Враг ненавидит церковь за то, что она не оказала ему политической поддержки на Болотной и Сахарова. Он ненавидит ее как нового «коллективного Распутина», вдыхающего какую-то волю в слабеющую от вопиющей своей бессмысленности политическую систему.
Победа в нескольких политических войнах — как малых, так и немалых — нужна для победы в большой политической войне против России, против любых форм организации единой народной жизни на территории единой страны.
Вот почему, воюя на всех фронтах: идеологическом, культурном, метафизическом и т. д. — мы должны настойчиво и упорно постигать природу и специфику войны политической. Мы должны научиться побеждать во всех ведущихся против России войнах. Мы научились малым победам: над Млечиным и Сванидзе, над белоленточниками, над ювенальщиками. Путь от этих побед до той, которая нам нужна, тернист и долог. И что? Победа не гарантирована. И что? Судьба человечества зависит от того, овладеют ли наследники Суворова, написавшего «Науку побеждать», знаниями, позволяющими победить врага в XXI столетии. И хватит ли у них после овладения этой новой наукой воли, без которой победа в принципе невозможна.
У тех, кто стал печатать «Искру» в 1900 году, шансов на победу было меньше, чем у нас. Но ведь они победили. И победив, спасли Россию и человечество. А мы?
Экономическая война
Конкуренция? Нет, война!
Гражданам России пора открытыми глазами посмотреть на происходящее
Вид войны определяется тем, против какого объекта она ведется. Если атакуется такой объект, как идея, то война называется идеологической. Если атакуется культура, то война называется культурной. И так далее.
Тип войны трудноопределим тогда, когда возникают сложности в оценках типа атакуемого объекта. Это еще идея атакуется или уже нечто большее? Атакуется культура или основы социальной жизни? Согласитесь, далеко не всегда можно провести четкие границы, хотя проводить их абсолютно необходимо.
В случае экономической войны такой проблемы нет. Тут объект воздействия задан достаточно четко — это экономический (ресурсный, финансовый, промышленный и т. д.) потенциал страны или иного атакуемого объекта — например, крупной компании.
Но этого мало. Нужна определенность и в другом вопросе: чем, собственно, война отличается от других типов воздействия на экономический объект? Например, от нормальной, порой очень жесткой, рыночной конкуренции.
Главное отличие в том, что при нормальной (ее еще называют добросовестной) конкуренции компании совершенствуют производство, внедряют новые технологии, снижают издержки и цену, повышают качество продукции. И за счет этого, в рамках установленных правил, побеждают на рынках — иногда разоряя конкурентов вполне беспощадно.
Но эта рыночная конкурентная беспощадность не имеет отношения к экономической войне. Экономическая война — это совсем другое. Это когда конкурент организует войну племен на территории, через которую должен пройти чужой трубопровод, либо диверсию на этом трубопроводе или заводе конкурента.
Приведу несколько цитат, доказывающих правомочность и необходимость данных разграничений.
Из выступления крупного американского банковского специалиста Феликса Рохатина на Венском форуме 1995 г.:
Из статьи в The Wall Street Journal от 13.05.2010:
Из интервью министра финансов Бразилии Гвидо Мантега:
Из статьи президента России В. Путина «Владивосток-2012: российская повестка для форума АТЭС»:
Убедившись, что наш разговор об экономических войнах не имеет ничего общего с конспирологическими спекуляциями, что понятие «экономическая война» — не выдумка отдельных умников, а общепринятое понятие, займемся исследованием экономических войн.
Экономические войны были всегда.
Экономическую войну вели в V веке до н. э. Афины (во главе Пелопонесского союза) против Спарты,
