Одна из этих Божьих тварей шепчет что-то твоей матери и показывает на дверь, через которую видно, что в следующей комнате возле окна стоит еще одна группа женщин, словно бы не решающихся показать себя. Их чуть ли не силой подводят к вам. Ах, как они красивы! Все в курточках, украшенных блестками и монетками, и нижнее белье видно из-под коротких накидок, а лица круглые и смущенные, и набасменные брови как надменные полумесяцы. Хмельные глаза и ждущие губы.
— Посмотрите на них, госпожа, они как персики. Это из разных провинций — девы, присланные в подарок; но, поскольку шах-наследник все время пребывал в Европе, они остались нетронутыми. Жаль этой крупицы каджарского наследия. Сделайте милость, госпожа, верните их целыми-невредимыми домой, в их семьи.
Девы, словно большие куропатки, прячутся за спинами старух, а ты так и пожираешь их глазами. Как вдруг из-за колонн вылетает словно бы стая бесов: страховидные создания, которые бросаются в ноги твоей матери и начинают молить ее не выгонять их из дворца. Ну и рожи у них! Кожа почти черная, а сами-то — карлики, но как подвижны!
Одна из старушек объясняет:
— Это евнухи-шуты; много лет при монаршем дворе они задавали тон веселой жизни, и каждый из них был собственностью какой-то из законных жен, которой и прислуживал. Не смотрите, что они такие, было время — к ним не подступишься, а делами ворочали — ой-ой!
Вдруг одна из нетронутых дев выступает вперед и высказывает нижайшую просьбу к Ее Величеству, иными словами, к твоей маме: взять в свой новый дворец и карлов, и нетронутых дев, чтобы они могли в гареме нового шаха нести свою службу и молитвенное пред стояние.
Эти слова ввергают твою маму в такой гнев, что кажется, она вот-вот взорвется:
— Вы думаете, мой супруг, как бесстыжие Каджары, будет в гареме сидеть? Нет, прошли те времена! Лучше подумайте о каком-то достойном занятии для себя. Евнух — это что, профессия?
А ты думаешь о том, какая же это противная работа, быть шахом, и почему такая толпа народу должна прислуживать одному человеку. И вообще, почему падишах страны должен жить в таком страшном месте? И ты принимаешь решение, что, если сам станешь шахом, то всем евнухам страны прикажешь подыскать для себя достойную профессию.
Мать поручает одному из офицеров послать кого-нибудь к Его Величеству и доставить сюда немного денег, а потом вы начинаете обходить дворец. Сначала заглядываете в сардаб [7] — подвал, затем обследуете царскую кухню. Парочка кошек развалилась возле очага, а вся кухня закопчена и загромождена поварской утварью и посудой. Тут и котлы, и сковороды, и ковши цедильные, половники, шумовки, ендовы — все это огромных размеров и почернелое. Такое впечатление, что здесь кухня сказочных великанов — гулей. Пятнистые котята, вытянув шеи из медной чаши, уставились на тебя гноящимися глазами. А когда ты шагнул в их сторону, так драпанули, царапая когтями по меди, что тебя оторопь взяла.
— Не иначе как это потомство того самого Тигр-хана, любимого кота Насреддин-шаха Каджарского, который, говорят, приказал ему жалованье платить. У кота был свой собственный слуга, свой трон на колесиках и экипаж для выездов, и шах так его любил, что, если кто-то из гаремных вешал коту на шею прошение, то шах обязательно накладывал одобрительную резолюцию. Когда высокочтимый Тигр-хан таинственно скончался от неизвестной причины, в этом самом дворце устроили поминки по нему. Так оно все и шло, но внуки и правнуки того любимого кота, которые поколение за поколением питались в кухне и спали здесь же, теперь вынуждены голодать.
— Некому их покормить, что ли?
— В этой неразберихе кто о них помнит? Сам падишах во Францию поехал некормленный, что сказать о его кошках?
Подходит солдат и сообщает, что гонец вернулся. Возвращаетесь во двор и вы; и тут, под наблюдением твоей матери, каждой женщине и каждому евнуху выдают определенную сумму — с тем, чтобы дальше они жили как знают. Как же тебе их жалко! Одно только подсластило: нетронутых дев усаживают в экипаж и отвозят к твоему венценосному отцу, чтобы он решил их судьбу.
Дворец опустел и затих. Только двери все еще опечатывают восковыми печатями. А у тебя в глазах все стоят и стоят эти девы нетронутые и эти карлы-евнухи. И всю дорогу домой ты неотвязно думаешь только об одном: о блеске пота, который видел над губой одной из дев — это как запечатанная тайна для тебя, и воспоминание о ней твой мозг сохранит навсегда.
…Твой отец с его длинными и столь внезапными ногами, как только появляется, начинает поносить бесстыжих Каджаров, которые думали только о брюхе и о том, что ниже брюха, и тащили бессчетные богатства в подземелья своего дворца — золото, драгоценности… Мама твоя тоже не молчит.
— Ваше Величество! — замечает она отцу. — Тем непорочным госпожам, к которым вы изволили проявить жалость, тоже ведь нетрудно было спрятать золото и драгоценности в разные потайные местечки и потом вынести из дворца.
От крика отца больно ушам:
— А разве я давал разрешение, чтобы вы тащили туда ребенка — зрение и слух ему засорять? Эти старые ведьмы какой урок дают? Мало он болел?
Отец кладет свои длинные ноги на кресло. Из серебряного портсигара достает сигарету, прикуривает от газойлевой зажигалки. Говорит, выдыхая дым:
— Все равно золото и драгоценности найдутся в казематах. В каждую дырку они что-то засунули. Алмазы, яхонты, изумруды… А сколько антикварных вещей во дворцах — спаси Аллах! Считать — не пересчитать. Кое-какое имущество — например, те же непорочные девы из гарема — действительно новенькое и нетронутое. Но забавнее всего те игрушки, которые покойный шах вывез из своего третьего путешествия во Францию. Кибла мира[8] до того от безделья ошалел, что собственноручно переписывал французские инструкции к этим инструментам.
Отец запускает руку в свой глубокий и обширный карман и достает потрепанный блокнотик.
— Вот пожалуйста, что привез Обладатель счастливого сочетания звез [9] своему нищему народу, которому и прикрыться-то нечем: женский корсаж зеленого атласа, обшитый золотыми нитями и галунами; шкатулки из авантюрина[10] — 2 штуки; веера французские — 10 штук; фотография английского лайнера, отплывающего в Америку; чулки французские — и пар; ситечко, а также щипцы для сахара посеребренные; клизмы французские — 10 штук; тут непроизносимое — одна штука; фотографии развратных женщин — 45 штук; свисток деревянный…
Он достает из кармана этот свисток и показывает тебе. Из всего добра ему приглянулся только свисток, и он его взял как раз для тебя.
Этот свисток ты на следующий день даешь своей сестре-близнецу, а когда она начинает свистеть, спрашиваешь ее:
— Ашраф, а что такое нетронутость девы?
Она дует в дырочку свистка, потом хитровато отвечает:
— Нетронутость это то, что есть у девочек, но чего нет у женщин!
Ее слова лишь добавляют к одной загадке другую, ничего не объяснив, однако смущение не позволяет тебе спросить о том же еще раз.
Твоя сестра-близнец с самого утра забралась на высокое дерево и не хочет слезать. Ты прекрасно знаешь, почему она обижена. Чтобы утешить ее, ты начинаешь изображать шаха, как делал в детстве:
— …С этой минуты вступает в силу наш указ: ни один падишах не имеет права жениться более чем на одной женщине!
Она так хохочет, что слезы текут из глаз. Но и не может не проявить своей девчоночьей вредности:
— А ты никогда не думал, что было бы, если бы я родилась хоть чуть-чуть раньше тебя?
Ты, в полной растерянности, отрицательно мотаешь головой.
— Глупенький! Если бы я родилась раньше тебя, то я была бы сейчас всесильным наследником престола, а ты — нетронутой девой.
Ее слова тебя расстроили, задели. Но ты ничего не говоришь. Такой уж у нее характер: она никак не может удержать свой острый язычок. У этой девочки, в отличие от вашей старшей сестры Шамс, нет ни
