продолжали относиться только как к артисту.
Через некоторое время после смерти Мессинга произошли события, которые напоминали чем-то детективный роман. Мне позвонила Валентина Ивановская и рассказала, что ее вызывают в милицию по делу, связанному с Вольфом Мессингом. На следующее утро получила повестку и я. Мы должны были стать свидетелями описи имущества Вольфа. Кроме нас с Валентиной присутствовали представители Первой нотариальной конторы.
Юристы заполнили нужные документы и начали осмотр квартиры. Они открыли старый, обитый железом сундук. Когда-то в нем хранились вещи Аиды Михайловны, но теперь он был пуст, если не считать нескольких пожелтевших газет, под ними лежал пояс с двумя маленькими кармашками, который я сделала для Вольфа. В карманах обычно хранились важные бумаги и бриллиантовое кольцо в три карата, которое Вольф носил как талисман. Так же в сундуке находилось несколько фотографий. Карман с кольцом оказался пустым. Сберегательные книжки содержали записи о вкладе более миллиона неденоминированных рублей. Были и наличные восемьсот рублей.
Так как завещания Вольф не оставил, мы, близкие его друзья, высказали пожелание, чтобы эти деньги пошли на памятник ему. Но юристы объяснили нам, что по закону эти деньги принадлежат теперь государству. Как будто государство и так не было в долгу перед Вольфом за весь тот доход, который собирали благодаря ему! Когда эта мрачная процедура закончилась, мы подписали документы и с облегчением удалились. Но на этом наши мытарства не кончились. Вскоре меня и других друзей Вольфа вызвали на Лубянку.
Каждому задавали один и тот же вопрос: что стало с драгоценностями, которые Мессинг контрабандой провез в страну? Куда делось его знаменитое кольцо? С каждым днем, если судить по словам следователей, оно набирало вес. Был произве ден обыск у хозяйки Мессинга, но ничего принадлежавшего Вольфу не обнаружили. Не нашлись и под арки, которые Мессинг получал на протяжении многих лет. У него скопилось много необычных вещей; из его коллекций игрушек, изделий народных промыслов, картин и гравюр, восточных халатов ручной работы, морских раковин и кораллов с Дальнего Востока можно было бы организовать выставку. Но все это исчезло. Пока Мессинг болел, а также после его смерти доступ в его квартиру имела только хозяйка. Смешно об этом говорить, но следователи явно нуждались в каком-либо Вольфе Мессинге, чтобы раскрыть эту загадку. Однако среди сотрудников Лубянки не было телепатов.
Проходили годы, но мысль поставить памятник Мессингу не покидала меня. Валентина Ивановская написала письмо в Министерство культуры. Ответ был таков: да, памятник следует поставить, и далее ничего конкретного. Потребовалось бы две тысячи рублей, но это не было камнем преткновения. Казалось, кто-то постоянно пытался расстроить наши планы. Мы продолжали атаковать Министерство культуры просьбами, однако безуспешно.
Как правило, после смерти творцов остается наследие, некие материальные свидетельства их таланта. Так, после художника остаются полотна, после композитора — партитуры. Даже садовник после себя оставляет дерево или куст, который посадил своими руками. Но какие следы в этом мире оставляют колдуны, медиумы или парапсихологи? Те, чей талант состоит в том, чтобы видеть невидимое и слышать неразличимое на слух?
Даже сегодня, когда прошло уже много лет после смерти Мессинга, я не могу смириться в душе с такой несправедливостью. Он заслуживает, чтобы о нем помнили. Я могу только догадываться, какая сила все время мешала увековечиванию его памяти. Может, и сам Вольф догадывался об этом, но эту тайну он унес с собой в могилу. Мои подозрения основываются на его собственных словах.
Перед смертью Вольф часто перечитывал письмо из Израиля, описывавшее тамошнюю жизнь. В начале 70-х годов первые потоки евреев устремились из Советского Союза на историческую родину. Близкие друзья интересовались у Вольфа, почему он сам не уезжает.
—
Мессинг сказал это абсолютно спокойным тоном. Он никогда не заговаривал о возможности получения приглашения из Израиля, так же как даже не заикался о визите, скажем, в Болгарию в качестве туриста или на свою родину. Это меня удивляло. В конце концов, первые сорок лет он провел в постоянных разъездах по всему миру. Я предполагала, что ключ к ответу на этот вопрос хранится на Лубянке или даже за Спасскими воротами Кремля.
Предсказания Вольфа Мессинга сбылись. В 1978 году мы с сыном покинули Родину и поселились в Детройте. Я взяла с собой только несколько вещей, напоминавших мне о дружбе с Мессингом. Мой сын окончил медицинскую школу в Огайо и стал врачом. Мой приемный сын Владимир остался в Советском Союзе.
Иногда я открываю буфет и достаю одну из двух чашек, из которой пили чай Вольф с женой, и наполняю ее чаем «Липтон», как бы смешивая прошлое с настоящим. Правда, мне приходится быть осторожной, так как это кузнецовский фарфор, очень хрупкая вещь. У меня также осталась кукла-эскимоска, которая смотрит на меня своими шелковыми глазами, — подарок Мессингу с Севера России. Рядом с ней я храню его портсигар с гравировкой: «Моему дорогому другу Тайбеле, я всегда с тобой. В. Мессинг. Москва, 27 марта 1967 года». Иногда мне кажется, что я чувствую запах «Казбека», поэтому никогда не открываю портсигар. В том же ящике держу две книги: Вишневского и Амосова, подаренные Вольфу. Сохранилась у меня и деревянная фигурка, подаренная Мессингу крестьянами на Волге, и несколько фотографий, в том числе и того кольца, которое исчезло вкупе со всеми драгоценностями.
Я считала, что у Вольфа не осталось родственников, но недавно мы узнали, что его племянница Марта Мессинг, прошедшая через нацистские концлагеря, бежала вместе с русскими в Аргентину, где и живет по сей день. Но так как в стране, где он похоронен, не осталось ни одного человека, на которого можно было бы зарегистрировать могилу Мессинга, этот сертификат — самая мрачная реликвия — до сих пор хранится у меня.
В заключение хочется привести слова самого Мессинга, его рассуждения по поводу предстоящих выступлений и раскрыть чувства, которые он переживал каждый раз.
«Сегодня мне предстоит выступить с очередным сеансом моих «Психологических опытов». Мне предстоит выйти в зал, где сидит почти тысяча человек и все смотрят на меня. Мне надо захватить этих людей, взволновать и удивить их, показывая им мое искусство, которое большая половина из них считает чудесным, удивить и в то же время, не разочаровывая, убедить их, что ничего чудесного в этом нет, что все это делается силой человеческого разума и воли.
А ведь это совсем не легко — выйти одному в зал, где на тебя устремлены тысячи глаз: недоверчивых, сомневающихся, бывает, и просто враждебных, — и без сочувствия, без поддержки, во всяком случае, в первые самые трудные минуты, выполнить свою работу.
Психологические опыты — это моя работа, и она совсем не легка! Мне надо собрать все свои силы, напрячь все свои способности, сконцентрировать всю свою волю, как спортсмену перед прыжком, как молотобойцу перед ударом тяжелой кувалдой. Мой труд не легче труда молотобойца и спортсмена. И те, кто бывал на моих психологических опытах, иной раз видели капли пота, выступающие у меня на лбу…
Сегодня мне выступать… И задолго до начала выступления, когда зрители только еще начинают думать о том, что вечером они встретятся со мной, я уже там — в этом большом, пока еще пустом зале, где должна состояться наша встреча. В раздевалке висят одинокие два-три пальто. Уборщицы возятся с пылесосами, завершая очистку зала… Администрация занимается текущими делами. Я прохожу в артистическую комнату и закрываю за собой дверь… Мне надо побыть одному».
Вольфу Мессингу приходилось выступать в разных местах и соответственно перед разными аудиториями. Его зрители были молодые и пожилые люди, мужчины, женщины, юноши, девушки. Инженеры и бухгалтеры. Ученые и металлисты. Военные. Строители. Горняки. В годы войны зал был битком набит людьми в одноцветной защитной форме — ни одного голубого или белого пятнышка девичьего платья не удавалось увидеть. На дальних стройках Сибири зал заполняли преимущественно люди в комбинезонах.
