Тут Альберт, который живет в соседнем доме, снова завопил, а его дядя утер лицо (свое лицо, а вовсе не Альберта) шелковым носовым платком и засунул платок в карман брюк. Вообще-то там вроде бы платку не место, но я решил, что это потому, что он уже снял и пиджак и жилет, а платок ему нужен был под рукой: ведь он уже устал копать.
Он велел Альберту помолчать, а то он не станет его откапывать, и тот заткнулся, а тут уж дядя его и откопал. И дурацкий же был вид у Альберта: волосы грязные, вельветовый костюмчик весь в земле, а лицо аж опухло от рева.
Мы все принялись извиняться, но он не хотел с нами разговаривать. Наверное, ему было очень обидно, что засыпало именно его, хотя он был один, а нас шестеро. И вправду ему не везет.
— Сокровища, значит, ищете, — пробормотал дядя Альберта, снова утирая лицо платком. — Боюсь, не так уж у вас много шансов на успех. В свое время я изучил немало книг по этому вопросу, и мало кто может похвастаться большей осведомленностью в этом. Так вот, насколько мне известно, на один сад обычно приходится не больше одной зарытой монеты, а именно… эй, а это что?!
Что-то и впрямь блеснуло в той яме, из которой он только что вытащил Альберта. Освальд наклонился — там лежало полкроны. Онемев от изумления и восторга (так ведь пишут в книгах?) мы все молча уставились друг на друга.
— Ну что ж, это удачно, — обрадовался дядя Альберта, который живет в соседнем доме. — Стало быть, на долю каждого из вас приходится по пять пенсов.
— По четыре и… — нет, дроби я еще не умею, — возразил Дикки, — нас ведь, сами видите, семеро.
— Вот как: значит, вы и Альберта посчитали?
— А как же, — вступилась Алиса, — к тому же его и засыпало. Давайте отдадим ему весь излишек, а нам каждому будет по четыре пенса.
На том мы и согласились и пообещали Альберту, что принесем его долю, как только разменяем полкроны. Он слегка приободрился, а дядя его в третий раз вытер лицо — видно, ему все еще было жарко — и надел сюртук.
Вдруг он снова наклоняется и подбирает что-то с земли. Он поднял — вы не поверите, но все это чистая правда! — еще полкроны!
— Подумать только, их тут оказывается даже две! — говорит он. — В моих книгах о сокровищах сказано, что две монеты в одном саду — большая редкость.
Хорошо бы дядя Альберта, который живет в соседнем доме, и впредь помогал нам искать сокровища: глаза у него больно острые, ведь даже Дора, которая, по ее словам, как раз смотрела на то самое место, где он нашел вторую монету, ничего там не заметила.
Глава третья, в которой мы были сыщиками
Потом с нами случилось еще одно очень интересное происшествие, все по правде, как и те полкроны, а вовсе не выдумка. Я ведь хочу написать правдивую книжку — насколько это возможно. Конечно, мы читали и Шерлока Холмса и другие книжки в желтом переплете с картинкой на обложке и скверным шрифтом — стоят они четыре с половиной пенса, и края у них всегда загнуты вверх и замусолены, потому что люди спешат заглянуть в самый конец истории и еще успеть на поезд. По-моему, так нечестно. Я прежде всего имею в виду книги, написанные мистером Габорио (Альбертов дядя говорит, что хуже перевода он не видал, не говоря уж о том, какой это скверный английский). Конечно, с Киплингом их не сравнить, но по мне они вполне хороши. Еще мы читали книгу Дика Диддлингтона, на самом деле его зовут иначе, но я хорошо осведомлен относительно законов об оскорблении личности, и потому не стану называть его по имени, а просто скажу, что эта книжка никуда не годится. Зато она и подсказала нам эту идею.
Дело было в сентябре, и мы так и не поехали к морю — слишком это накладно, даже если отправиться всего-навсего в Ширнесс, где на каждом шагу валяются старые ботинки и консервные банки, а песка вовсе нет. Все в округе уехали, даже наши соседи — не Альберт, а те, что с другой стороны. Их прислуга сказала Элайзе, что они уезжают в Скарборо, и на следующий день в доме и вправду были спущены все шторы, рамы задраены наглухо, и молочник больше туда не заходил. Между их домом и нашим растет большой каштан, и с него мы собирали каштаны для игры и делали мазь от цыпок. Из-за этого каштана нам не было видно, спущены ли шторы и на другой стороне дома, так что Дикки влез на него и сказал, что окна и там закрыты.
Стояла жара, в доме было невыносимо душно, мы почти все время играли в саду. Из кухонной скатерти и наших одеял мы соорудили палатку — в ней, правда, тоже было жарко, но это же совсем другое дело. И дядя Альберта сунул нос в нашу палатку и сравнил ее с турецкой баней. В общем-то обидно, что мы не поехали на море, но мы понимали, что нам не следует быть неблагодарными, ведь мы могли бы быть маленькими оборвышами и жить в трущобах, куда и летом не проникает луч света, ходить в лохмотьях и босиком, — правда, я ничего не имею против лохмотьев, а босиком в такую жару даже приятно, и мы часто разувались, особенно если это требовалось по правилам игры. В тот день мы как раз играли в потерпевших крушение, и все сидели в этой палатке, доедая жалкие остатки пищи, которую мы с риском для жизни спасли во время кораблекрушения. Это были неплохие остатки: кокосовые карамельки на два пенса (из Гринвича, где на пенни можно купить четыре унции), три яблока, макароны (длинные и со сквозной дырочкой, через них и воду пить можно, конечно, пока их не сваришь), а закусывали мы сырым рисом и холодным пудингом, который Алиса умыкнула из кладовки заодно с макаронами и рисом. И вот, только мы доели, как один из нас и говорит: «А я хочу быть сыщиком».
Я никого не хочу обидеть, но я не помню в точности, кто именно это сказал: Освальд говорит, что он, а Дора утверждает, будто первым это сказал Дикки — ну и ладно, Освальд не грудной младенец, чтобы ссориться из-за таких мелочей.
— Я хочу быть детективом, — сказал Дикки, хотя я уверен, что это был вовсе не он, — я буду расследовать странные и ужасные преступления.
— Для этого надо быть гораздо умнее, — вмешался Г. О.
— Вовсе нет, — заступилась Алиса, — ведь когда книжка уже прочитана, ты понимаешь, что все это значило: и рыжий волосок на рукоятке ножа, и следы белого порошка на вельветовой куртке Главного Злодея. Я думаю, мы вполне можем с этим справиться.
— Не стоит связываться с убийством, — всполошилось Дора, — это нехорошо — это опасно.
— И потом, за убийство беднягу непременно повесят, — сказала Алиса.
Мы попытались объяснить ей, что убийцу и нужно повесить, но она знай твердила:
— Все равно, что ни говорите, ведь никто не станет убивать во второй раз. Сами подумайте: и кровь, и страх, и потом как проснешься ночью, и все это снова примерещится. Нет, что касается меня, я буду поджидать в засаде, чтобы накрыть целую банду фальшивомонетчиков — в одиночку или с моим верным псом!
Она подергала Пинчера за ухо, но Пинчер крепко спал, поскольку пудинг уже доели. Кто действительно соображает, так это Пинчер.
— Ты как всегда все перепутала, — сказал ей Освальд, — если уж берешься быть сыщиком, ты не можешь выбирать, какое преступление тебе подходит. Главное — набрести на подозрительные обстоятельства, нащупать нить и следовать за этой нитью. А что уж там окажется — убийство или пропавшее завещание — это как повезет.
— А еще, — добавил Дикки, — можно взять газету и наткнуться там на пару объявлений или известий, которые подойдут друг другу. Например: «Пропала молодая девушка», и дальше описано, как она была одета, и ее золотой браслет, и цвет волос, и все прочее, а на другой странице напечатано «Найден золотой браслет», — и истина вышла наружу!
Мы велели Г. О. сбегать за газетой, но там ничего не подходило, разве что сообщение о взломщиках в Холловее, которые уволокли копченные языки и прочие вкусности, предназначавшиеся для больных, а на другой странице была заметка о «Загадочных смертях в Холловее».
