И Дженни, и Деймон знали, что в последнее время, во всяком случае, в последние несколько месяцев, мне пришлось хлебнуть горя, и потому пытались меня приободрить. Я играл, а они насвистывали под аккомпанемент рояля мелодии в стиле блюз, соул и немного фьюжен, при этом не забывая смеяться и дурачиться, как и подобает детям их возраста.
Вот так проводить время с детьми я любил больше, чем все остальное в жизни, вместе взятое, и все чаще это делал. Фотографии детей постоянно напоминали мне, что по пять и семь лет им будет всего раз в жизни. Я вовсе не собирался упускать то, что больше никогда не повторится.
Тяжелый топот по ступеням крыльца черного хода прервал наше веселье, потом зазвонил дверной колокольчик: один настойчивый звонок, другой, третий. Кто-то, видимо, был в нетерпении.
— Звонят колокола, колдунья умерла, — предложил первое, что пришло на ум, Деймон. На нем были обхватывающие голову обручем черные очки, по его мнению — атрибут «крутого парня». Он и был довольно крутым пареньком, с этим трудно спорить.
— А вот и не умерла колдунья, — отпарировала Дженни.
Я с недавних пор заметил, что она стала отчаянной заступницей представительниц своего пола.
— Боюсь, что о колдунье мы так ничего и не узнаем, — выдержав паузу и с надлежащим выражением сказал я.
Дети рассмеялись. Они ловят почти все мои шутки. Очень тревожный сигнал.
В дверь принялись настойчиво колотить, взывая ко мне с мольбой и тревогой.
Черт подери, оставьте нас в покое. Только мольбы и тревоги нам сейчас не хватает.
— Доктор Кросс, выйдите, пожалуйста! Прошу вас! Доктор Кросс, — кричала за дверью женщина.
Я не узнал ее голоса, но раз ты прозываешься доктором, рассчитывать, что тебя оставят в покое, не приходится.
Я усадил детей обратно на стул и положил ладони на их головенки.
— Доктор Кросс я, а не вы. Продолжайте напевать и держите мне место. Я скоро вернусь.
— Я скоро вернусь! — прорычал Деймон голосом Терминатора. Я улыбнулся шутке. Парень далеко пойдет, если вовремя не остановить.
Я поспешил к черному ходу, по дороге прихватив свой табельный револьвер. В этом районе нельзя расслабляться даже «фараону», каковым я и являюсь. Сквозь тусклые, грязные стекла окна я попытался разглядеть, кто стоит на ступеньках крыльца.
Эту девушку я знал. Двадцатитрехлетняя наркоманка Рита Вашингтон жила в микрорайоне Лэнгли и часто слонялась по нашим улицам. Прежде довольно симпатичная и неглупая, она была восприимчива к дурному и слабовольна и теперь окончательно сбилась с пути. Изменилась до неузнаваемости и, по- видимому, была уже обречена.
Я открыл дверь, и холодный сырой ветер ударил мне в лицо. Руки Риты и полы зеленого полупальто из кожзаменителя были обильно перепачканы кровью.
— Рита, что с тобой стряслось? — спросил я, решив, что в нее стреляли или пырнули ножом из-за каких-нибудь наркотиков.
— Пожалуйста, прошу вас, пойдемте со мной. — Рита Вашингтон закашлялась и разрыдалась одновременно. — Крошка Марк Дэниелс, — проговорила она и зарыдала еще громче. — Он порезал себя ножом! Дело плохо! Он назвал ваше имя. Он зовет вас, доктор Кросс.
— Ребята, ждите! Скоро вернусь! — постарался я перекричать истерические вопли Риты. — Нана, присмотри, пожалуйста, за детьми! — еще громче крикнул я. — Мне нужно идти!
Я схватил плащ и выбежал вслед за Ритой под холодные струи дождя, стараясь не наступать на яркие пятна крови, словно свежая краска алевшие на ступенях крыльца.
Глава 2
Я бежал что было сил по Пятой улице. Сердце глухо колотилось «бух-бух-бух», я взмок от пота, несмотря на проливной холодный дождь. В висках стучало. Все мышцы и жилы моего организма напряглись, живот стянуло до боли.
На руках я держал одиннадцатилетнего Марка Дэниелса, крепко прижимая его к груди. Мальчик истекал кровью. Рита Вашингтон обнаружила Марка на грязной темной лестнице, ведущей в подвал его дома, и привела меня туда.
Я мчался как ветер, подавляя рвущиеся наружу рыдания и стараясь держать себя в руках, ибо так надлежит поступать «при исполнении», да и почти во всех остальных случаях.
Жителей юго-восточных кварталов трудно чем-нибудь удивить, но даже они пялились во все глаза, когда я, словно сорвавшийся с тормозов десятиосный трейлер, несся по улицам, криком разгоняя прохожих на своем пути. Мелькали пустые такси, заколоченные почерневшей фанерой витрины магазинов, исписанные непристойностями.
Я бежал по битому стеклу и камням, бутылкам из-под «Айриш Роуз», по случайным кустикам жухлой травы и островкам грязи. Такой уж у нас округ: наша доля «американской мечты», наша столица.
Я вспомнил поговорку об округе Колумбия:
«Пригнись к земле — и тебя растопчут, выпрямись во весь рост — застрелят».
Я бежал, а кровь, хлеставшая из бедняги Марка, разлеталась во все стороны, словно с мокрого щенка, решившего отряхнуться. Шея и руки у меня горели, мышцы онемели от напряжения.
— Держись, малыш, — говорил я мальчику. — Держись, — молил я.
Вдруг Марк тонким детским голосом вскрикнул:
— Доктор Алекс, старина!
Это все, что он сказал, но я знал, что он имел в виду. Мне многое было известно о маленьком Марке.
Я вбежал по крутому, недавно заасфальтированному пандусу больницы Святого Антония, «Макаронной лавки Святого Тони», как иногда называют ее в наших кварталах. Карета «Скорой помощи» пронеслась мимо меня в сторону Пятидесятой улицы.
На голове водителя была лихо заломлена набок кепка-бейсболка с эмблемой клуба «Чикаго-Буллз», козырьком нацеленная прямо в мою сторону. Из фургона доносились громкие звуки рэпа, внутри, наверное, можно было просто оглохнуть. Водитель и врач не остановились, даже намерения такого не выказали. Вот как бывает порою на юго-восточной окраине. За дежурство столкнешься с таким количеством убийств или увечий, что не по каждому поводу остановишь машину.
Дорогу в палату первой помощи больницы Святого Антония я хорошо знал. Мне не раз доводилось бывать там. Плечом толкнул вращающуюся стеклянную дверь. На двери надпись «Неотложная помощь», но буквы отклеились, и все стекло в царапинах.
— Мы пришли, Марк. Мы в больнице, — прошептал я мальчику на ухо, но он меня не слышал. Он был без сознания. — Мне нужна помощь! Люди, нужно помочь мальчику! — закричал я.
Разносчик пиццы был бы удостоен большего внимания. Усталый охранник повернулся в мою сторону и уставился ничего не выражающим взглядом. По больничному коридору загромыхала разболтанная каталка.
Медсестер я узнал: Энни Белл Уотерс и в особенности Таню Хейвуд.
— Везите его сюда. — Энни Уотерс, поняв, в чем дело, быстро расчистила проход. Расталкивая в стороны других сотрудников больницы и ходячих больных, она не задавала лишних вопросов.
Мы проехали мимо регистратуры, над которой было написано «Запишитесь здесь» на английском, испанском и корейском языках. Отовсюду исходил больничный запах антисептиков.
— Пытался перерезать себе горло перочинным ножом. Похоже, задел сонную артерию, — проговорил я, покуда мы провозили каталку по многолюдному ядовито-зеленому коридору, пестрящему вывесками: «Рентгеновский кабинет», «Травматология», «Касса».
Наконец мы добрались до кабинета размером с платяной шкаф. Подошел моложавого вида доктор и попросил меня удалиться.
