Время винограда

У девчонки в детстве куклы не было,
кроме дара взорванных годов —
маленького чудища нелепого,
жгутика из рыженьких бинтов.

Детство шло недетскою дорогою —
то война, то просто недород.
Кукла, вы не будьте слишком строгою
с женщиной, что в руки вас берет.

«Мой вещмешок… Что было в нем?..»

Мой вещмешок… Что было в нем?
Портянки, концентрат с пшеном,
на случай — лишняя граната,
да лист с такою колдовской
размытой маминой строкой,
благословляющей солдата.

Кто знает, правда или нет,
что этот лист спасал от бед,
был верной грамотой охранной.
Но я пришел домой с войны.
И миром дни мои полны
и лихорадкой чемоданной.

Материки и города,
крутая пенная вода,
и поезда, и самолеты…
Сегодня в спутники мне дан
не вещмешок, а чемодан
отличной фирменной работы.

Он свежей кожею пропах,
он полон галстуков, рубах,
костюмов модного покроя.
Но нет письма в нем с колдовской
размытой маминой строкой —
и беззащитен я порою.

Одесский оперный

Я не забуду, как сказанье,
пустую сцену, где в пыли
саперы с красными глазами
безмолвно щупами вели.

Как первые экскурсоводы,
они входили в этот зал,
освобождая наши годы
от мин, что враг тут набросал.

Они так много недоспали
за громовые дни войны,
что засыпали в гулком зале
среди спасенной тишины.

Они не слышали оваций!
Иным мальчишкам тех годов
еще судилось подорваться
на минах взятых городов.

Они ушли. Но, словно клятва,
остался их негромкий след
на сером цоколе театра:
«Проверено. Мин больше нет».

Как прежде, зданье знаменито.
И негде яблоку упасть,
когда вершит «Кармен-сюита»
свою пленительную власть.

Спешат, как в храм, под эти своды
людские толпы даже днем…
Ах, девушки-экскурсоводы!
Прошу вас только об одном: