Молодой негр — впрочем, ему вполне по силам было нести двойной груз — простодушно послушал хитрого Тукети-Тука, а тот, очень довольный, пошел налегке рядом с Купидоном. Одураченный юноша поспешил следом, готовясь слушать во все уши, какими новостями поделится с ним за услугу толстый барабанщик.
— Сколько ты видел индейцев, Купидон? — спросил Тукети-Тук.
— Видел я только одного, но думаю, что ранил еще и другого.
Барабанщик покачал головой и возразил:
— Синие горы далеко от Комевины. Пяннакотавы выходят из своих карбетов[4] только большими отрядами. Вдвоем индейцы сюда не пришли бы. Значит, и вся шайка недалеко, а за ними наверняка идут мароны[5] с Сарамеки. Так что Зам- Зам близко: эти бандиты всегда держатся рядом.
— Зам-Зам! — в ужасе воскликнул молодой негр, внимательно слушавший разговор. — Зам-Зам убьет всех: и черных, и самбо[6], и массеру, как в поселке Нутенсхаделаита.
И почувствовав полнейшую необходимость выразить свой ужас в действиях, юноша поставил обе корзины на землю, сцепил руки, в отчаянье поднял их к небу и завел жалобную песнь:
— Зам-Зам перешел Комевину! Наши матери, сестры и жены — они сбреют себе все волосы, они повяжут синие платки[7]! Зам-Зам перешел Комевину!
Другие негры услышали его: роковая весть скоро распространилась, и все работники так заторопились к поселению, что Купидон с барабанщиком, едва уговорившие юношу успокоиться и подобрать корзины, подошли к мосту последними.
Спортерфигдт, как все почти колониальные поселки, был сильно укреплен: колонистам надобно было обороняться и от индейцев, и от мятежных негров, и от диких зверей.
Поселение находилось на берегу реки. На большом участке земли правильной формы располагались хозяйский дом, жилища негров, склады, амбары, сушильни для кофе, хлев и загоны для скота, наконец, сад с дорожками для прогулок, куртинами и огородом.
От реки был проведен обводный канал, со всех сторон окружавший этот большой параллелограмм широким и глубоким рвом с проточной водой. По ту сторону канала был насыпан узкий вал футов десяти высотой с равномерно расставленными будками из бревен, крытых листьями латаний. Во время тревоги в будках сидели часовые.
Пройти в поселение можно было только по подъемному, или, вернее, выдвижному, мосту — доске, которую в зависимости от обстоятельств выдвигали надо рвом или убирали внутрь.
Едва Купидон, Тукети-Тук и молодой негр вошли в поселок, мост убрали.
VII
Адоя и Ягуаретта
Главный дом плантации Спортерфигдт стоял на берегу реки. Это было длинное одноэтажное здание — деревянное, как и все дома в Гвиане, крытое пальмовыми дощечками, уложенными наподобие нашей черепицы.
Все негры высыпали свои корзины под наблюдением управляющего плантацией, тщательно проверяющего, каждый ли раб выполнил задание, а Купидон тем временем понес свою дичь в хозяйский дом на кухню.
Спустилась ночь: в тропических странах она наступает почти без сумерек. Неверный свет нескольких спермацетовых свечек в больших хрустальных подсвечниках освещал главную залу дома.
Это была большая комната со стенами из прекрасного лимонного дерева, соломенно-желтого, с прожилками, блестящего, словно от слоя лака. В комнате, вкупе с остальными вещами, стояли широкие тростниковые скамьи со спинками, столы и этажерки из пахучего цветного дорогостоящего дерева, очень грубой работы.
По стенам были повсюду развешаны охотничьи и рыболовные принадлежности; на подставке из железного дерева стояло несколько богато отделанных английских ружей, чрезвычайно маленьких и легких.
Несмотря на жару и духоту на улице, в помещении было очень свежо, так как с двух сторон комнаты на притолоках из превосходного красного дерева висели два огромных опахала. Два негритенка, с золотыми, украшенными кораллами, браслетами на руках и ногах и такими же ожерельями непрестанно махали этими опахалами, дергая за длинные веревки.
Посередине комнаты, на сквозняке, висел большой хлопчатобумажный гамак, невероятно искусно вытканный индейскими мастерами и украшенный яркими вышивками.
Гамак, наполовину закрытый от москитов газовым пологом, пропущенным через серебряное кольцо в потолке, покачивала пожилая мулатка в полосатом красно-желтом ситцевом платье и мадрасовом тюрбане. Лицо у этой женщины, некогда, должно быть, очень красивой, было лукавое и в то же время рассудительное. На шее она носила золотую цепочку, а на пальцах — золотые кольца. По красным сафьяновым сандалиям на босу ногу видно было, что она вольноотпущенница.
Мулатка сидела у столика лимонного дерева при свете ночника и внимательно изучала расклад карт, на которых были гротескно, чтобы не сказать безобразно, нарисованы всевозможные животные, цветы, птицы, плоды, белые люди и индейцы.
Две девушки, расположившись на подвесном ложе, с напряженным любопытством следили за кабалистическими манипуляциями Мами-За (так на плантации звали мулатку). Одна девушка сидела, другая полулежала. Не было на свете прелестней зрелища, чем эти две девушки рядом. Одна была белая, другая индианка.
Белой, Адое Спортерфигдт, осиротевшей хозяйке плантации, было двадцать лет. Индианке было шестнадцать; она была невольницей. Отец Адои прозвал ее Ягуареттой за гибкость, смелость, ловкость и, вероятно, диковатый нрав — во всем этом покойный плантатор, без сомнения, увидел сходство с характером ягуара.
Адоя была в длинном, без рукавов, декольтированном платье из тонкого муслина. Она полулежала в гамаке, подперев левой рукой голову, а правую положив на плечо маленькой индианке. Та, свесив с подвесного ложа ноги, прикрытые оранжевой юбкой, и сложив руки на коленях, так же сосредоточенно наблюдала за магическими действиями Мами-За.
Черты лица Адои были совершенно правильны. Свойственная креолкам особенная матовая белизна лица оттеняла глубокий черный цвет ее глаз, длинных ресниц, густых волос и выразительных бровей. Рот у нее был маленький и красивый, зубы белые, но губы бледные. В ее лице были видны решительность и привычка приказывать. Роста она была среднего, стан ее был легок и изящен.
Ягуаретта была много ниже Адои ростом. Кожа ее была медного цвета, но нежная, гладкая и атласная, как рисовая бумага. У нее были тончайшие шелковистые волосы, еще черней, чем у хозяйки, с синеватым отливом. Она изящно укладывала их косами вокруг головы.
Полудетские черты ее лица миловидностью, насмешливостью и хитростью впрямь напоминали кошачью породу. Большие круглые карие глаза, красивые брови, у висков немного изогнутые кверху, а ближе к очень плоскому носику — книзу, мелкие жемчужные чуть выдающиеся вперед зубки, да и все движения ее, необычайно гибкие, изящные, исполненные то силы, то нежной, завораживающей грации, также делали юную индианку совершенно похожей на этих красивейших и коварнейших на свете зверей.
Скажем еще, что отец Адои подобрал Ягуаретту совсем крошкой в лесу, после схватки с индейцами. Она была невольницей, но плантатор и его дочь растили ее в доме как любимицу, и она отвечала Адое живейшей привязанностью.
Еще в колыбели Адоя потеряла мать. Отец ее, неустрашимый и неутомимый, был принужден возделывать плантацию Спортерфигдт с мотыгой в одной руке и с ружьем в другой, обороняясь от набегов индейцев и маронов. Адоя жила среди постоянных тревог.
