взбунтовать деревеньку Поплачь, А Затем Проглоти Свои Слезы, выпрямить спины моих земляков… Зажечь в их сердцах веру в новую жизнь, достойную, отважную… Но, кроме того, — почему бы мне тебе в этом не признаться, — меня грызет одно ненасытное желание.
— Какое же?
— Ах! Знаешь ли, даже как–то стыдно об этом говорить… — И, покраснев от смущения, Жоан Смельчак пробормотал: —Я ужасно соскучился по… ты и не представляешь себе по чему… По одному грубому простому блюду, по треске с картошкой. По доброму куску трески с молодой картошечкой. И представь себе, друг мой! Именно такие ничтожные желания вызывают подчас величайшие душевные порывы. Например, тоску по родине. Тронутый искренними признаниями Жоана, хранитель стены сказал:
— Ладно… Самое большее, что я могу для тебя сделать, это посоветоваться с моими начальниками, как с тобой поступить. Позволь мне на время отлучиться, я с ними сейчас поговорю.
— Ты долго там пробудешь?
— Нет, передвигаться можно и не передвигаясь, ты сейчас это увидишь. Вот и готово.
И стражник отбыл или, точнее, замер в неподвижности, повернул глаза внутрь и примерно четверть часа не шевелился; он «отсутствовал». А когда вернулся, то есть повернул глаза наружу, то есть своим видом показал Жоану, что весьма доволен указаниями свыше.
— Власти, с коими я советовался, согласились тебя выпустить отсюда, — заявил он.
— Ах, как хорошо! — с облегчением вздохнул Жоан Смельчак
— Но при условии, что ты остаешься, — добавил страж. Жоан возмутился:
— Черт побери! Вечно вы разыгрываете из себя сфинксов! Неужели, по–твоему, возможно разрешить эту головоломку?
— Да, возможно.
— Но каким образом? Скажи мне, каким образом, каменная твоя башка? Стражнику не совсем ясны были кое–какие детали, и он снова решил обратиться к далеким властям.
— Обожди минутку. Я скоро вернусь.
И все повторилось снова: он вывернул глаза наизнанку и, сохраняя монументальное спокойствие, удалился, то есть застыл на месте… как и в первый раз. Возвратился он со счастливой миной подчиненного, вполне постигшего высочайшие соображения авторитетного начальства.
— Все улажено… Ты уходишь отсюда со мной. Путь нам предстоит неблизкий: шестьдесят тысяч километров.
— Шестьдесят тысяч километров? Пешком? Не знаю, выдержу ли я. Часовой улыбнулся, — об этом можно было догадаться только по голосу, ибо каменная физиономия бедняги не могла выразить каких бы то ни было чувств и эмоций.
— Пешком? Да ты не в своем уме! Я никогда не хожу пешком. Ноги у меня уж больно несговорчивые. Я предпочитаю другой способ передвижения… Вот этот. — И он указал на какие–то странные сапоги, мраморные и полупрозрачные; бесспорно, волшебные, или, иначе говоря, приводимые в движение таинственной силой, которую люди по ту сторону стены еще не сумели открыть и подчинить своим целям.
— А ну–ка, примерь эти сапоги, — предложил страж. — На твое счастье, у меня оказалась лишняя пара. Жоан Смельчак согласился и быстро надел сапоги, которые дал ому стражник.
— Готово… А теперь?
— Погоди Дай мне сперва справиться с моими. Они мне чуточку тесноваты.
— И он поведал Жоану о недугах, которые терзали его гранитное тело, прерывая монолог горестными воплями: — До чего меня донимают эти мозоли! Ох! Но дело того стоит. На этих сапогах скользишь, как на коньках… Ох!.. Потому что… сам сейчас убедишься, не мы их носим, а они нас. Ох!
Так оно и случилось. Едва только Жоан Смельчак шевельнул ногой, сапоги неудержимо понеслись вперед со скоростью света. И не успел он глазом моргнуть, как…
— Готово. Мы уже прибыли! —взвыл стражник, не чаявший сбросить с ног безжалостные тиски.
Жоан Смельчак молча (он еще не отдышался после этого пробега) осмотрел местность и убедился, что она очень похожа на тот уголок, где он впервые встретился с каменным часовым. Та же стена, вернее, тот же крутой и неприступный обрыв, вот только тихой речушки с чистой голубой водой на старом месте не было…
Пыхтя и отдуваясь, стражник сбросил сапоги: он не торопился и, видимо, не очень спешил раскрыть Жоану Смельчаку, каким образом высшие силы собираются проделать свой таинственный фокус, — ведь Жоан должен был «уезжая оставаться». Наконец стражник снизошел до делового разговора и обратился к Жоану.
— Так ты не считаешь это возможным? — спросил он.
— Разве только если меня разделят пополам… — сказал Жоан, сознавая, что это предложение неосуществимо.
— Вот именно. Если тебя разделят пополам, один Жоан останется по сю сторону, а другой окажется по ту сторону. Причем оба Жоана должны, конечно, быть одним Жоаном.
— Понятно. Стало быть, Я — Другой и Я — Я будем единым Я, — проговорил Жоан, которого забавляли эти метафизические рецепты стражника.
— Да, да; ты будешь и самим собой, и другим Жоаном. — И стражник без всякой иронии добавил: — Вижу, что тебе понятен наш язык, который объясняет решительно все на свете. Суть в том, что все намеренно усложняется для дальнейшего упрощения. И знаешь, — сказал он с обычной своей утробной улыбкой, — в дуэте Я — Я и Я — Он оба объекта слиты в силу внутреннего единства категорий света и тени. И таким образом, как я полагаю, Я— Он куда смелее и практичнее, чем Я— Я, который не столь благоразумен и серьезен. А ты поэтому не сможешь различить, какой из них кто.
— Что за чепуха, — воскликнул Жоан и схватился за голову, давая понять стражнику, что он недоволен этой запутанной тайной.
— Так, значит, ты согласен раздвоиться? — спросил стражник и, побуждая его принять поскорее решение, привел неоспоримый довод. — Впрочем, это единственный для тебя способ отсюда выйти.
— Серьезно?
— Я всегда говорю серьезно. Для того меня и изваяли из гранитной глыбы. Жоан Смельчак смирился перед неизбежным.
— Ладно… Что поделаешь, если нот другого способа! Но как же все–таки ты меня разделишь надвое, как?
— Это уж
И невозмутимый страж Волшебного Мира каменными шагами направился к реке. Он подошел к берегу, наклонился к воде и мановением руки извлек из речных вод зеркало. Магическое голубовато– стеклянножидкое зеркало. Он осторожно прислонил его к стене и патетически изрек:
— Погляди сюда! Жоан Смельчак покорно впился взором в зеркальную гладь.
— Теперь приготовься к важнейшему событию в твоей жизни! — предупредил его каменный страж. — Сейчас твое изображение выйдет из зеркала, оно будет ходить, говорить, думать…
— И оно это я? Я во плоти?
— Да, это ты, но в то же время и не ты…
— Но я, по крайней мере, по–прежнему буду Жоаном, не знающим страха? — с удрученным видом спросил Жоан.
— Да, ты по–прежнему будешь притворяться что не испытываешь страха.
— Однако эта двойственность может привести к ужасной путанице, — озабоченно сказал Жоан Смельчак. — Ведь никто не сможет угадать, где Я, и где не Я
— Подумаешь, велика важность, ведь вы оба будете жить в разных мирах.
— А кто же попадет в деревеньку Поплачь, А Затем Проглоти Свои Слезы? Кто будет лакомиться жареной треской? Я или Я, который не Я?
— Тысячу раз я тебе говорил, что это никакого значения не имеет. Вы оба — одна субстанция. Душа, инстинкт, вкус, — у вас общие.
И Жоан Смельчак решил ввериться судьбе. Он уставился в зеркало, а каменный страж тем временем каменным голосом скомандовал:
