Однако новое их расположение более ласкало глаз, чем прежде, как будто художник над этим подумал и прикоснулся к ним рукой.
И обед был готов.
Потом Галя надела теплый платок и старый полушубок отца и взяла топор в руки.
Мать со смехом глядела на Галю, которая в этой одежде вдруг стала похожа на деревенскую девочку.
«Но какая красавица!» — с умилением подумала мать.
А Галя вышла во двор и стала колоть там дрова.
Она ставила поленья, как Ваня, и ей все хотелось, как он, попадать топором все в одно и то же место.
Ей и это удавалось.
И она была счастлива.
Она принесла дрова в комнату и положила у печки.
А мать уже поела и прилегла на кровать отдохнуть.
— Мама, — сказала Галя, — как ты думаешь: если бы Пушкину или Шекспиру дали склеить золотую коробочку из картона, они бы сделали это красивей, чем другие?
— Я не знаю, Галочка. Я не думала об этом никогда, — ответила мать, немного удивленная вопросом Гали.
— Я не о себе говорю, я думаю только, мама, что если человек талантлив, то он талантлив во всем. Наверное, талант — это не только ум человека, но и душа его и руки.
— Не знаю, Галочка, не знаю, — повторила устало мать. — Только ты напрасно колешь дрова и все это делаешь. Я бы сама… А ты бы лучше отдохнула на каникулах. Ведь тебе предстоит так много заниматься…
Мать сказала это с той доброй и тихой улыбкой, которую так любил отец.
Галя подошла к матери, подсела к ней и нежно ее обняла.
— Ты все обо мне, мамочка, думаешь, а я все думала о своем горе, — значит, я думаю только о себе. Разве ты никогда этого не замечала во мне?
— Нет, Галочка, не замечала. Ведь горе у нас с тобой общее.
— Общее, — сказала Галя. — И не только у нас с тобой. Анка права. Много зла причинили эти фашисты людям. Но не о горе нашем я сейчас думаю. Я думаю, почему ты так добра ко мне? И я думаю, откуда вообще так много добра в человеке, что чем больше на свете зла, тем хочется тебе быть добрей и тем сильнее становится в мире добро?
— Не всякая доброта добра, Галочка, — сказала мать. — И не всякая приносит людям добро. Со злом надо постоянно бороться.
— Это я хорошо знаю, — ответила Галя. — Но я не об этом… Я думаю о том, что добрых людей гораздо больше на свете, чем злых. Ведь недаром же мы победили.
— Это верно. Но в каждом человеке есть и плохое и хорошее, Галя, надо им только уметь управлять.
— Отец говорил это часто, — задумчиво сказала Галя, — А сам не умел даже мной управлять, когда я была еще маленькой девочкой.
— Он был слабый человек, — вздохнула мать. — Но какой хороший и как любил тебя! Ведь ты была у нас одна…
И, вспомнив об отце, они немного поплакали обе.
Потом мать уснула, так как утомилась за день на работе.
А Галя осталась одна, наедине со своей душой, где чистые добрые силы поднимались все выше и выше, точно вода в половодье, и неслись и звали за собой.
Она думала об Иване Сергеевиче, и доброта его теперь не унижала уже ее гордости и не возмущала ее. Она казалась ей только странной и не похожей ни на доброту ее матери, ни на доброту отца. И сердцем она уже приближалась понемногу к учителю, и мятеж ее и страх потихоньку угасали.
«Что со мной было? — думала Галя с удивлением. — И со мной ли одной это могло случиться? Или еще с кем-нибудь другим?» Как она его обидела!
И вновь она испытала стыд. Это был уже не тот стыд, который испытала она перед подругами в школьном коридоре у окна, так неожиданно обманув их надежды, и не тот, который испытала она перед учителем в классе на уроке истории, — стыд гордости, от которого хотела бежать, — но тот человеческий стыд перед самим собой, от которого никуда не уйдешь, нигде не спрячешься.
«Что делать? Бежать к нему домой, просить прощенья? Объяснить все, плакать…»
Но за окном уже стояла ночь, глухая, тихая, вся укутанная облаками и сгущенною мглою, и ни одной звезды на небе. Чем могла она искупить сейчас свою вину перед учителем?
Галя вдруг подбежала к полке и отыскала среди книг, уже заброшенных на время каникул, тот учебник истории, который так долго она не могла раскрыть.
Она раскрыла его, еще не веря себе, и начала читать стоя. Потом подсела к столу и затихла над раскрытой книгой.
Какая чудесная ясность посетила вдруг ее память, как легко вставали в ней давно забытые даты и входили новые события, и мысли текли просторно, и ум свободно проникал в глубину явлений!
Галя занималась.
Уши ее были открыты, она не закрывала их больше руками, но звуки не касались ее слуха.
Дрова в железной печке уже давно прогорели, и воздух в комнате стал остывать.
Но Галя не чувствовала холода.
Потом погас и свет.
Галя зажгла фитилек, и он загорелся, как звездочка.
И мать, часто просыпаясь ночью перед рассветом, все видела этот лучистый огонек, едва освещавший страницы и склоненную голову Гали.
Только уже на рассвете Гале захотелось спать. И сон пришел к ней легкий. Она засыпала, ощущая счастье в своей душе.
И, засыпая, она не читала стихов, как недавно.
Но, закрыв глаза, с удивлением подумала: как много она успела сделать за один только день и выучить за одну только ночь, чего не успела она, кажется, чуть ли не за целую четверть! Как хорошо она могла бы сейчас ответить! Но сейчас уже некому было отвечать.
— Куда же ты исчезаешь, время? — спросила Галя. — О, если бы можно было никогда не спать! Как много можно было б сделать на свете!
Но это ничего. Сейчас она заснет, и завтра наступит такой же дивный и счастливый день.
Завтра в полдень она увидит Ваню и увидит Анку, и снова они отправятся в гористый парк за город. А вечером пойдут на школьный праздник. И теперь она будет им смотреть в глаза открыто, ни капли не стыдясь своей совести.
Мать давно уже ушла на работу, когда Галя проснулась. И счастье, с каким засыпала она, не проходило.
В полдень она еще была счастливая.
И в час, в два она еще ждала, не теряя надежды, но ни Ваня, ни Анка не приходили.
А в три ей снова уж казалось, что нет на свете человека более несчастного, чем она.
Она ждала. И каждый стук, раздававшийся внизу на лестнице, принимала она за шаги Вани, и каждый звук сжимал ее сердце в ожидании.
Причудлива была ее душа. В ней сочетались и сила и слабость.
Галя открывала дверь и слушала. Потом вышла на улицу и там постояла немного под чистым и холодным небом. Ночных облаков уже не было на нем. Она снова поднялась к себе в комнату. Она решила больше не ждать и даже открыла учебник истории. Но тотчас же отложила его. Она ничего не могла делать. Ожидание терзало ее и занимало все мысли. И через час она все еще ходила по комнате и с гневом и болью думала о Ване и Анке.
Ожидание — вот то, что отнимает у человека силы! Вот куда исчезает его время, куда убегают минуты, и дни, и годы! Мы ждем всего. Мы ждем любви, мы ждем счастья. Мы ждем друзей, и они не
