– Далеко позади ты помнишь равнину,- сказала она.- Это до того, как время вошло в твою жизнь, то есть ты жил вне времени, как маленькие дети.
Она сказала это по телефону, когда нас полностью разлучили.
Далеко позади я помню Общину диаконис. Сад, душевые, чтение сегодняшней проповеди из Христианской газеты. Эти воспоминания не расположены в каком-то определенном порядке, они находятся на вневременной равнине моего детства. С тех пор я начал тонуть, погружаться вниз, может быть, мне суждено было тонуть, может быть, это был скрытый дарвинизм.
Были небольшие движения вверх – мне удалось попасть в «Сухую корку», а потом в школу Биля. Но по большому счету я постепенно опускался вниз.
Так продолжалось, пока Катарину, Августа и меня не свели вместе в пространстве. С тех самых пор я никогда полностью не терял мужества.
Я вернулся в Ларе Ольсенс Мине вскоре после очной ставки, там были обеспокоены; если бы у меня были на это силы, я бы успокоил их. Я просто перезимовал, мне надо было спрятаться где-нибудь в укромном месте. В «Сухой корке» Оскар Хумлум прятал своих лягушек, на съедании которых он должен был зарабатывать деньги, в ящик для овощей, под луком-пореем, чтобы их не нашли кухарки, там они лежали при температуре чуть выше нуля и не умирали, а погружались в глубокий, неподвижный зимний сон – они ждали света. Если взять их и положить на руку, то они начинали тянуться к теплу и приходили в себя.
Катарина, Август и я – мы встретились, и после этого на всю жизнь уже стало невозможным полностью сдаться. Я размышлял о том, почему же так произошло.
Мне кажется, что дело в любви. Если ты однажды встретил ее, то ты больше уже не утонешь. Ты всегда будешь стремиться вверх, к свету.
Дважды я видел Биля на улице, оказалось, что Копенгаген – маленький город.
Он поседел, стал серым, словно камень, но по-прежнему ходит бодро и целеустремленно, однако, кажется, стал плохо видеть.
В голову приходит мысль, что в старости он стал пародией на теорию Юкскюля: одинокий человек, спрятанный за ненадежным аппаратом чувств, в нереальном мире.
Когда я закончу, я дам ему прочитать это. Я найду его, встану перед ним и дам ему это.
– Тогда я не произнес ни слова. Теперь я говорю это.
Существует промежуток времени – такой большой, что естественные науки не могут представить себе большего, это 2 х 1017 секунды, то время, что необходимо лучу света для преодоления расстояния, равного предполагаемому радиусу вселенной, этот отрезок времени называется
Существует отрезок времени столь малый, что невозможно представить меньший, он представляет собой нижнюю границу для приписывания смысла закономерным процессам, это 10-23 секунды, это называется
Считается, что существует также верхний и нижний ментальный хронон – граница того, насколько малый или большой промежуток времени может охватить сознание.
Если человек здоров, то это не имеет особого значения, тогда он без всяких проблем делит время с другими людьми.
Но если человек заболевает и теряется ощущение времени, то человек наталкивается на ментальный хронон.
Когда Биль наносил удар, сильно – и одновременно расчетливо и бесчувственно, то возникала совсем короткая пауза. Она была слишком короткой, чтобы ее можно было заметить, она была менее одного ментального хронона, она наступала – и заканчивалась, и оставались только следы ее. Смутный страх, который был непонятен.
Но если ты был болен, то ты замечал это мгновение, то, чем мы обладали,- это как раз болезненно преувеличенная чувствительность к совсем малым промежуткам времени, и тогда ты замечал бесконечное количество сложных движений власти этого мгновения, и видно было, что во всех тех, кто присутствовал, оставался тонкий, вечный след страха и что это было связано с познанием времени.
7
Юкскюль сказал, что, строго говоря, человек не лучше паука.
Паук плохо видит и слышит, и его обоняние тоже не очень совершенно, то есть его мир ограничен его органами чувств. Но у него есть паутина, при помощи которой он продлил действие своих органов чувств на большое расстояние. Он очень хорошо чувствует: по любому движению в сети он может определить, на каком расстоянии находится добыча и какова ее величина.
По утрам в Общине диаконис, когда удавалось прокрасться в сад до того, как проснутся другие, и пока еще даже монахини спали, на кустах можно было увидеть паутину. На нитях висели капельки росы, в которых играло солнце. Если потрогать паутину, пусть даже очень осторожно, то паук не выходил. Хотелось его выманить, но его чувствительность была гораздо выше твоей собственной. Он понимал, что ты был слишком велик и могущественен. Хотя ты и был совсем мал.
Строго говоря, человек не лучше того паука, по словам Юкскюля.
В диаметре большая паутина составляла сантиметров семьдесят пять. Плюс нити, ведущие к стволам деревьев, за которые они были закреплены. Мы решили, что ни в коем случае не будем трогать паутину,- это было законом среди детей, паутина была такая большая, а паук таким маленьким, и мы знали, сколько трудов ему стоило сплести ее.
Сестра Рагна, в обязанности которой входил уход за садом, сметала ее метлой. Когда она занималась этим, все замолкали, воцарялась такая гробовая тишина, что она всегда останавливалась и оглядывалась по сторонам. Она ничего не могла поняты целая толпа детей – и вдруг все неожиданно замирали.
В эти мгновения над ней нависала смертельная опасность. Только некоторые детали: разница в ее весе и нашем, то, что из канцелярии на втором этаже был хорошо виден сад,- мешали нам уничтожить ее.
Всякий раз паутина была такой совершенной, такой регулярной и все же одновременно нерегулярной. Каждый раз совершенно такой же и все же другой. До бесконечности.
И почти никогда она не превышала семидесяти пяти сантиметров.
При помощи своей паутины паук не мог почувствовать весь мир. Он чувствовал только ту его часть, которую могла поймать паутина. Направление, расстояние, возможно, примерный вес добычи, возможно, ее объем. Но наверняка не более того.
Сродни этому естественные науки и их близнец индустриальная технология. Физика протягивает свои паутинки во вселенную или внутрь вещества, считая, что постоянно обнаруживает более значительные фрагменты действительности.
Возникает опасение, что это ошибочное заключение,- Юкскюль был близок к такой мысли. Если паук сделает паутину еще больших размеров, больше тех семидесяти пяти сантиметров, он по-прежнему будет чувствовать только то, что позволяет почувствовать его природа и природа его паутины. Он не найдет новой реальности. Он просто обнаружит большее количество того, что ему уже заранее известно. О том, что находится вне этого: цветах, птицах, запахах, кротах, людях, монахинях, Боге, тригонометрических функциях, измерении времени, самом времени,- он по-прежнему будет пребывать в полном неведении.
Это первое, что мне хотелось бы сказать.
