— Я стараюсь не допускать, чтобы все это меня тревожило снова, мои дорогие, но иногда воспоминания нарушают мой покой. Итак, допустим, я дам вам разрешение заняться «Бичвудом». Каков план ваших действий?
— У вас нет возражений? — не скрывая удивления, спросил Бишоп.
— Я этого еще не сказала, — резко ответила она.
— Что ж, прежде всего я хотел бы ознакомиться с историей этого дома. Меня интересует деятельность тех, кто занимал его в 30-х годах. Наконец, хочу узнать, во что втянули вашего брата, мисс Киркхоуп.
— А если я не предоставлю вам никакой информации?
— В таком случае — что касается меня — дело закончено. Я не буду обследовать дом.
В комнате повисла тишина. Бишоп и Джессика изучающе взирали на мисс Киркхоуп, задумчиво смакующую херес. Она довольно долго не поднимала глаз, и когда наконец заговорила, в ее голосе звучала печаль:
— Многие годы «Бичвуд» был неотъемлемой частью истории нашей семьи. Доминик в нем родился, если угодно знать, фактически случайно. Видите ли, это был загородный дом моих родителей, построенный в то время, когда здесь была еще открытая местность, не превращенная в городской квартал. Отец отправил нас с матерью провести там уик-энд. Он был страшно занят, а мать была на седьмом месяце беременности. Он полагал, что перемена обстановки будет ей полезна. — Старуха издала горький смешок. — В тот уик-энд ей не пришлось отдохнуть. Доминик родился преждевременно; весьма на него похоже — бездумно ворваться в этот мир раньше положенного срока.
Она с отсутствующим видом всматривалась в какую-то картину, представшую перед ее мысленным взором.
— Мне было всего семь лет, и именно я обнаружила ее у подножия подвальной лестницы. Никто так никогда и не узнал, зачем она туда спустилась. Мама тоже не могла этого вспомнить после всех мучений, которые она перенесла, производя на свет Доминика. Боже, как она кричала в ту ночь! Помнится, я лежала в постели и прислушивалась, моля Бога о том, чтобы ребенок умер и не делал маме больно. Она не желала, чтобы ее оттуда уносили, и если бы слуги не пренебрегли ее мольбами, родила бы Доминика прямо в подвале. Я и по сей день слышу, как мучительно она кричала, когда ее подняли и понесли наверх. Он родился на рассвете следующего дня, и я слышала, как одна из служанок сказала, что не понимает, отчего поднялся такой переполох, ибо в конце концов ребенок просто шлепнулся на простыни.
По-моему, мама так никогда и не оправилась после той страшной ночи. Ее жизненные силы были подорваны, и она постоянно болела. Однако она любила Доминика. О, она души не чаяла в этом ребенке! Но после его рождения больше никогда не возвращалась в «Бичвуд», поэтому отец решил сдавать его в аренду, чтобы дом не пустовал. К тому же он стал казаться слишком скромным для таких важных господ, как мы! Видите ли, наше состояние в то время росло с каждым днем. С тех пор я не видела этого дома, да и не хотела видеть. А вот Доминик туда вернулся — ему было тогда лет двадцать пять — двадцать шесть, не помню точно. По поручению отца он инспектировал некоторые наши владения. Но «Бичвуд» оказывал на него какое-то странное гипнотическое воздействие — думаю, по той причине, что он там родился.
Мисс Киркхоуп прервала свой рассказ, чтобы хлебнуть немного хереса, и удивленно посмотрела на своих гостей, только теперь вспомнив, что они еще здесь и ее воспоминания предназначены им.
— В сущности, это стало решающим моментом в жизни Доминика. Конечно, он и раньше был весьма своенравным, но то были всего лишь обычные заблуждения юности. Он то и дело уезжал в «Бичвуд», и мы, естественно, предположили, что ему по душе общество людей, занимавших дом. Казалось бы, в этом нет ничего дурного, хотя отец предупреждал его, что домовладельцу не пристало заводить приятельские отношения с арендаторами. Со временем этот район начал обживаться, и вскоре вокруг «Бичвуда» выросли другие дома. Но он по-прежнему выглядел внушительно и на их фоне, будучи не самым элегантным, но солидным и надежным. Дом, который мог простоять целую вечность. Со временем Доминик стал совершенно неуловим — мы его почти никогда не видели. И только спустя годы, когда полиция сообщила отцу о том, что на обитателей «Бичвуда» поступают жалобы от соседей, мы по-настоящему встревожились. Я думаю, что к тому времени отец уже потерял надежду на то, что Доминик последует по его стопам, и эту роль пришлось исполнить мне. Я была, как говорится, старой девой — не знаю почему, но не думаю, что в то время я была непривлекательной; вероятно, корабельный бизнес интересовал меня больше, чем мужчины. Мне кажется, что отцу служило некоторым утешением то, что он мог в своей семье на кого-то положиться и рассчитывать хотя бы на чью-то помощь в своих коммерческих начинаниях. Здоровье мамы с годами ухудшалось, и, боюсь, от нее было мало пользы, благослови ее Господь. Она оживала только в присутствии Доминика, а это бывало не слишком часто. Мистер Бишоп, вы почти не притронулись к своему бокалу. Может быть, хотите чего-нибудь покрепче?
— Нет, херес превосходен. Спасибо.
— Тогда не будете ли вы так добры наполнить мой бокал? Мисс Кьюлек, а вам?
Джессика отказалась, и Бишоп, взяв у старой леди тонкий стеклянный бокал, поставил его на серебряный поднос, оставленный горничной на маленьком инкрустированном столике. Наливая херес, он осторожно спросил:
— Так что же происходило в «Бичвуде»?
На лице старухи резче обозначились морщины.
— Какая-то новая религиозная секта использовала этот дом как церковь — помнится, она именовалась Храмом Золотого Сознания. Или что-то в этом роде. В те дни развелось немало подобных смехотворных обществ. — Она презрительно скривила губы.
— К несчастью, они существуют до сих пор, — сказала Джессика.
— Ваш брат был членом этой религиозной секты, мисс Киркхоуп? — спросил Бичвуд, подавая ей херес.
— Да. В то время он являлся ее полноправным активным членом. Отец скрывал от нас с матерью наиболее отвратительные подробности ее деятельности, но я пришла к выводу, что сексуальные оргии играли в их культе значительную роль. Думаю, они могли бы заниматься этим безнаказанно, если бы не производили ужасного шума. Соседи не раз заявляли протест. Отец, конечно, сразу аннулировал договор с арендаторами и приказал им вместе с их странными друзьями поскорее убраться. Доминик же старался не попадаться нам на глаза: видимо, где-то затаился. Без сомнения, он сгорал со стыда.
— Что это были за люди? — осторожно спросил Бишоп.
— О, я не помню их имен, это было так давно! Какая-то супружеская пара или любовники — сейчас я не могу говорить с уверенностью. Они явно были ненормальными.
— Почему вы так думаете? — спросил Бишоп.
— Они наотрез отказались покинуть дом. Я понимаю, в этом нет ничего особенного, но когда им пригрозили насильственным выселением, они заняли довольно странную позицию.
— Что же они сделали? Забаррикадировались?
— Нет, — невозмутимо ответила мисс Киркхоуп. — Они покончили с собой.
Бишоп почувствовал, как напряглись все его мускулы, и по выражению лица Джессики понял, что она тоже поражена.
— После этого, — продолжала старая леди, — неудивительно, что никто не хотел жить в «Бичвуде». Об этом позаботились соседи, распускавшие всякие россказни и глупые слухи. Люди въезжали, жили несколько месяцев и уезжали. Больше года в этом доме никто не задерживался. Мама умерла, здоровье отца пошатнулось, и я стала еще больше заниматься его делами. «Бичвуд» отошел на второй план. У нас были агенты, которые следили за различными нашими владениями, и они почти нас не беспокоили, если только не возникала какая-нибудь необычная проблема. Должна признать, что многие годы я не уделяла «Бичвуду» никакого внимания.
— А ваш брат? — спросила Джессика. — Он когда-нибудь возвращался в этот дом? Не считая... последнего раза, конечно.
— Не знаю. Возможно. Вероятно. Как я уже сказала, «Бичвуд» привлекал его каким-то особым загадочным для меня очарованием. После того скандала мы встретились всего один раз, когда умер отец. Это было, дайте подумать... в 1948 году. Доминик явился за своей долей наследства. Он охотно отказался от всяких прав на участие в семейном бизнесе, но был весьма огорчен тем, что ему не оставили никакой
