которой видел дурной сон.
— Сколько дней мы лопаем эту молодую кукурузу, — сказал Коба. — Нам еще повезло, что она молодая, а то пустила бы корни в брюхе! — он встал и сладко потянулся.
— Опять отправляешься отдавать турецкий долг? — спросил Дато. — Ты здорово простудился. Гляди, не подцепи простатит, намаешься…
— Да, многое остается, чего уже… Скольких женщин уже не оседлать и не подмять, да вот хоть бухгалтершу из штаба, о которой с Климентичем заключил пари: поспорил, что раньше него ее трахну, — сказал Коба и опять потянулся. — Принесу-ка я инжира. Хороший инжир приметил в одном месте.
— Инжир еще больше расстроит нам желудки.
— Они и так расстроены, дальше некуда! — сказал Коба.
Они почти не чувствовали голода. Только от усталости слегка кружилась голова. Дато понял сейчас, почему не сходят с ума те, кто надолго попадает в смертельно опасную ситуацию: потому, что происходящее кажется им сном. Действительно, все походило на сон. Первым Коба сказал, что чувствует себя как во сне. Разве смертельная опасность — редкость на войне? Во время боя ее навалом, но тогда ты напряжен, кровь кипит от адреналина и страх смерти как бы отступает. Сейчас все было не так. Сейчас смерть с фамильярной непринужденностью разгуливала вокруг, и адреналин бездействовал. Это создавало вокруг какой-то странный, ирреальный мир. Они чувствовали себя погруженными в иллюзию, будто то, что происходило, происходило не с ними. Ощущение было невыносимо тягостное.
Коба принес полную шапку белого инжира.
— Черный тоже был, но уж очень безвкусный. Наверняка местные напихали в него удобрений, — сказал Коба. — Эх, был бы хоть королек! Корольком можно насытиться, и туристы хорошо раскупают… Днем наторгуешься, а вечером распустишь хвост перед односельчанами, как в парке поставил раком аппетитную курортницу из тех, что дикарем приезжают. А перед сном подрочишь всласть, вспоминая задницы на пляже.
— Ты так рассказываешь, что кажется, сам не раз это проделывал!
— Да нет, просто представил, чем развлекались в этой ублюдочной деревеньке ее обитатели, мать их!..
Инжир оказался очень вкусным. Они молча его съели и сполоснули руки в луже у изгороди.
На высохшую яблоню, взмахивая крыльями, взбирались две курицы, видимо, намереваясь устроиться на ночь.
— Может, одной свернуть шею, будет что пожевать в дороге, — то ли в шутку, то ли всерьез заметил Коба.
Воду из колодца доставал Дато. Он был уверен, что, займись этим Коба, скрежет журавля разнесся бы на всю деревню.
— Невкусная! — сказал Коба, отпив из ведра.
— Да уж, не без удобрений, — с иронией заметил Дато.
— Если думаешь, что это не так, очень ошибаешься. Все удобрения с полей дожди смыли в этот колодец, — сказал Коба. — И не вздумай убеждать меня, что вода фильтруется в грунте!
— Вот именно. Фильтруется, и это факт!
Коба хмыкнул, помолчав, сказал:
— В жизни не видел деревни без леса!
— Видишь же?!
Они прошли в конец огорода. Под старыми грушами от опавших гниющих плодов несло спиртным духом. Добрели до изгороди из кустов трифолии и прилегли в зарослях.
— Я, конечно, пошутил, но нам не помешало бы взять в дорогу несколько кур, — прервал молчание Коба.
— Чего мы сюда забрались? Сами себя в угол загнали. Случись что, через кусты трифолии не продраться, — вдруг встревожился Дато.
— Да ладно, что-нибудь придумаем! — ответил Коба таким тоном, будто продолжал разговор о курах в дорогу.
— А теперь перекур. Обманул я тебя: у меня целых три сигареты. Так что покурим со смаком.
— Отлично! — обрадовался Коба. Весть о том, что у них в запасе три сигареты, заметно поправила ему настроение.
На яблоне к двум устроившимся на ветвях курам присоединились еще две. Одна из них все не могла устроиться, возилась, пыталась перебраться куда-то, но соседки противились ее намерению, недовольно поквохтывая что-то на своем курином языке.
— Эта курица молодая и глупая, — заметил Дато.
— А, может, ей захотелось перед сном чего-то такого… этакого… Эх! Мечтают, наверное, сейчас хохлатки заполучить петуха на… На этой говенной усадьбе курам только на деревьях и спать. Пожалел хозяин денег на курятник… — Будучи в плохом настроении, Коба начинал тараторить что твой майор, да и характером походил на шурина. — Если спросить хозяина этих кур, уверен, начнет убеждать, что у кур, ночующих на деревьях, в «полевых», так сказать, условиях, самое вкусное мясо.
— Не исключено, — сказал Дато. — Однако перед тем как отправляться в дорогу, не мешало бы немного поспать. Вопрос — где?
— Разве не все дома наши? — проворчал Коба. — Можем вернуться в дом твоего дружка. Там и выспимся, — он выбросил докуренный до фильтра окурок и встал. Шапкой провел по лицу, то ли вытирал пот, то ли лицо зудело, исполосованное листьями кукурузы. Скорее всего — и то, и другое. — Кажется, на сегодня мы вдоволь погостевали.
К вечеру появился Варлам. Ему было лет под шестьдесят. Седой, высокий, любитель поговорить, он не умолкал даже когда у него схватывало живот.
Варлам принес кусок кукурузной лепешки и зеленое лобио в стеклянной банке.
— Молодое лобио, — Коба с наигранным оживлением обратился к Варламу: — Где достал?
— Чего доставать, тоже забота! В любом доме найдутся домашние консервы, — ответил Варлам. — Вот и сигареты раздобыл. Сердце чуяло, что застану вас здесь…
— Мы с Дато вообще-то хотели отдохнуть, но не получилось, слишком гостеприимной оказалась ваша деревенька, — сказал Коба. — Весь день, сам знаешь какие личности сновали взад-вперед. Ну, прямо день открытых дверей!..
— В других местах и того хуже. Сегодня и меня чуть не пришили. От сестры шел днем, не смог дождаться вечера, не утерпел. Распсиховался от того, что не застал никого в доме. Похоже, разбежались. Видно, заслуживаем мы того, чтобы всех нас перебили. — Варлам встал. В темноте он казался выше, чем был на самом деле.
Подул ветерок, и кукуруза зашелестела.
— Шелестит на ветру кукуруза, напевает нам колыбельную! — продекламировал Коба. — Ну не проклятая ли у меня судьба? Чего мне не хватало, куда это меня понесло! Сидел бы сейчас уютненько дома. Знал бы ты, Варлам, сколько женщин я оставил нетронутыми. Сколько женщин мечтали переспать со мной. Хоть один-единственный разочек покувыркаться с Кобой в постели, — мечтали они, — а там будь что будет! Вот спроси Дато, если не веришь. Ты же знаешь, Дато не соврет. Если хочешь знать, женщины, разок меня увидав, только тем были и заняты, что сами себя обслуживали, работали, так сказать, в автономном режиме, а когда кончали, выдыхали мое имя с нежнейшим стоном. А все почему? Потому что я был гордецом и не всех считал достойными своего внимания… Ну и что? Где сейчас они и где я?!
— Так вот, не дождался я, пока стемнеет, вышел в путь средь бела дня и… вляпался. На колени пришлось встать перед ними, чтоб не расстреляли. Молишь, объясняешь, а они одно талдычат — партизан! Ну скажите, похож я на партизана?!. А мой зятек даже не соизволил сообщить, что собирается податься всем семейством из дому. — Варлам еле сдерживал негодование.
— Партизаны были в Белоруссии пятьдесят лет назад. А здесь откуда им взяться, партизанам? Все, все удирают, поголовно! — сказал Дато. — Все драпают, мать их так!..
— Не надо партизанить, — вдруг твердо сказал Варлам. — Говорю это вам, как собственным детям. Сейчас не время партизанить. У них нет никакого плана действий, просто косят всех без разбору. Сперва нужно разобраться, осознать что к чему. Сколько раз уже слышал от вас о стратегии и тактике, но ни хрена
