Майор Барбара

этой?

Казенс. Есть, но эта власть может уничтожить высшую, как тигр может уничтожить человека; поэтому человек дол­жен захватить сначала вот эту власть. Я понял это во время последней войны Турции с Грецией. Мой лю­бимый ученик уехал сражаться за Элладу. Моим про­щальным даром ему был не экземпляр «Республики» Платона, а револьвер и сотня андершафтовских патро­нов. Кровь каждого турка, которого он убил,— если он вообще кого-нибудь убил,— падет на мою голову так же, как и на голову Андершафта. Этот поступок пред­определил мою судьбу. Вызов вашего отца довершил де­ло. Посмею ли я объявить войну войне? Посмею. Дол­жен объявить. И объявлю. А теперь — все между нами кончено?

Барбара (тронутая тем, что он явно боится ее ответа). Глупый мальчик. Долли! Разве это возможно?

Казенс (вне себя от радости). Значит, вы... вы... вы... О, где мой барабан? (Размахивает воображаемыми палочками.)

Барбара (сердясь на его легкомыслие). Берегитесь, Долли, бе­регитесь! О, если б можно было уйти от вас, от отца и от всего этого! Если б мне крылья голубки, я улетела бы на небеса!

Казенс. И оставили бы меня?

Барбара. Да, вас и всех других своевольных и непослушных детей человеческих. Но я не могу. Я была счастлива в Армии спасения один короткий миг. Я ушла от мира в рай энтузиазма, в экстаз молитвы и спасения душ, но как только у нас вышли деньги, все свелось к Боджеру: это он спасет наших людей, он и Князь тьмы — мой папа. Андершафт и Боджер — их рука достает везде: когда мы кормим голодного, то кормим их хлебом, потому что другого хлеба нет; когда мы лечим больного, то лечим в больницах, которые учреждены ими; если мы отворачиваемся от церквей, которые построены ими, то лишь для того, чтобы преклонить колени на улице, которая вымо­щена ими же. До тех пор, пока это будет продолжаться, от них никуда не уйдешь. Игнорировать Боджера и Андершафта — значит игнорировать жизнь.

Казенс. Я думал, что вы решили игнорировать оборотную сторону жизни.

Барбара. Оборотной стороны нет — жизнь едина. Я готова вынести все дурное, что выпадет мне на долю, будь это грех или страдание. Я желала бы, чтобы вы избавились от мещанского образа мыслей, Долли.

Казенс (ахает). От мещанского... Выговор! Выговор мне! От дочери подкидыша!

Барбара. Вот почему я не принадлежу ни к какому классу, Долли: я вышла прямо из сердца народа. Если б я была мещанкой, я повернулась бы спиной к отцу и его профес­сии и мы с вами зажили бы в какой-нибудь студии, где вы читали бы журналы в одном углу, а я играла бы Шу­мана в другом; оба в высшей степени утонченные и со­вершенно бесполезные люди. Я скорее предпочла бы ме­сти это крыльцо или служить кельнершей у Боджера. Знаете, что случилось бы, если бы вы не приняли предло­ жения папы?

Казенс. Хотел бы знать! .

Барбара. Я бы вас бросила и вышла замуж за того, кто принял бы это предложение. В конце концов, у моей ма­тери больше здравого смысла, чем у всех вас, вместе взятых. Я почувствовала то же, что и она, когда увидела этот город: он должен быть моим, я не буду в силах с ним расстаться никогда, никогда; только ее здесь ув­лекли дома, кухни, скатерти и посуда, а меня — человече­ские души, которые нуждаются в спасении; не слабые ду­ши в истощенных телах, проливающие слезы благодар­ности за кусок хлеба с патокой, а сытые, задиристые, чванные люди, которые умеют постоять за свое достоин­ство и за свои маленькие права и думают, что мой отец им обязан тем, что они нажили ему столько денег,— впрочем, так оно и есть. Вот где действительно нуждают­ся в спасении. Отец уже никогда не бросит мне упрека, что мои обращенные подкуплены куском хлеба. (Преобра­жается.) Я отказываюсь от подкупа хлебом. И от под­купа блаженством на небесах. Пусть божье дело творится бескорыстно, для него бог и создал нас, ибо это есть де­ло живых. Когда я умру, пусть он будет в долгу у меня, а не я у него, и я прощу его, как подобает женщине мое­го круга.

Казенс. Так, значит, дорога жизни идет через фабрику смерти?

Барбара. Да, да. Поднять ад до неба, а человека до бога, открыв источник вечного света в юдоли мрака. (Хва­тает его за руки.) Неужели вы подумали, что бодрость никогда не вернется ко мне? Поверили, что я могу быть дезертиром?.. Что я, которая вышла на перекресток, чтобы открыть свое сердце народу, и говорила с ним о самом святом и о самом важном, — что я могу вернуть­ся назад и вести светский разговор о пустяках в гости­ной? Никогда, никогда, никогда! Майор Барбара умрет сражаясь. И мой мальчик Долли со мной, и он нашел для меня настоящее место и работу. Слава тебе, боже, аллилуйя, слава тебе! (Целует Казенса.)

Казенс. Любимая, не забудь, что у меня хрупкое здоровье. Я не могу вынести столько счастья, сколько можешь ты.

Барбара. Да, нелегко любить меня, не правда ли? Но это тебе полезно. (Бежит к крыльцу и зовет, как ребенок.) Мама! Мама!

Выходит Билтон, за ним Андершафт.

Мне нужна мама.

Андершафт. Она снимает туфли. (Подходит к Казенсу.) Ну, что она сказала?

Казенс. Она воспарила на небеса.

Леди Бритомарт выходит из сарая и останавли­вается на лестнице, преграждая дорогу Саре и Ло- мэксу. Барбара по-детски цепляется за юбку матери.

Леди Бритомарт. Барбара, когда же ты приучишься к самостоятельности и будешь думать сама за себя? Мне прекрасно известно, что значит это «мама, мама!». За всем бежит ко мне!

Сара (щекочет мать и подражает велосипедному рожку). Ту-ту-ту!

Леди Бритомарт (приходит в негодование). Как ты смеешь говорить мне «ту-ту-ту», Сара? Обе вы дрянные девчонки! Что тебе, Барбара?

Барбара. Я хочу домик в поселке, чтобы жить там вместе с Долли. (Тянет за юбку.) Подите скажите, какой лучше взять.

Андершафт (Казенсу). Завтра в шесть утра, Еврипид.

КОММЕНТАРИИ

Написана в 1905 г.

Темой «Майора Барбары» стали Армия спасения и преступность нищеты. Продолжая пересмотр своих прежних идейных позиций, Шоу на новой основе возвращается здесь к проблематике «неприятных пьес». Драматург еще раз подчеркивает, что торговля людьми, в лю­бом смысле этого понятия, является основой буржуазного мира. Цент­ром пьесы Шоу делает Эндру Андершафта, могущественного пушеч­ного короля, изворотливого и ловкого. Безграничны возможности и власть Андершафта, он вездесущ, в его руках находятся практически парламент, финансы, внутренняя и внешняя политика. Андершафт отлично знает цену и своему правительству, и парламентской «гово­рильне», и политиканам-дилетантам. Знает он цену и буржуазной благотворительности, когда, по иронии судьбы, ему приходится жерт­вовать, «во имя спасения своей души», крупные суммы в фонд Армии спасения. Филантропия и Андершафт! Странное на первый взгляд сочетание оказывается не таким уж странным при ближайшем рас- смотрении: Барбара, дочь Андершафта и его идейный антагонист, постепенно понимает, что воле отца подчиняются не только полити­ки, но и моралисты, проповедующие гуманность и человеколюбие. Укрощая «злобу и горечь против богачей в сердцах бедняков», тем самым укрепляют позиции Андершафта и его единомышленников.

Барбара переживает трагедию «узнавания», в ее внутреннем мире происходит переворот, жизнь