цепким, словно пронизывающим собеседника насквозь, внимательным взглядом близко посаженных темно-карих глаз. На обоих ладно сидели тщательно отутюженные темно-зеленые мундиры, отливающие позолотой пуговиц и погон. На левой стороне генеральского кителя Громова, чуть повыше внушительной колодки орденских планок, эффектно выделялась Золотая Звезда Героя Советского Союза.
Интересно, что служебные биографии этих таких не похожих друг на друга внешне (да и внутренне) людей были во многом почти идентичны: в девятнадцатом году оба вступили в большевистскую партию; в начале двадцатых с интервалом в несколько месяцев влились по партмобилизации в ряды ВЧК- ОГПУ. Но познакомились лично Громов и Эйтингер только в июле 40-го, в период подготовки легендарной операции «Утка» – убийства Льва Троцкого. В августе того года в числе нескольких секретных сотрудников НКВД они лично выезжали в Мексику, где и была осуществлена руками некоего Меркадера эта громкая акция. Именно с той поры между чекистами установились приятельские, почти дружеские отношения…
– Давненько мы с тобой не виделись, наверное, не меньше полугода, – заметил Громов.
– Ничего не поделаешь, Василий Петрович, – война, дел невпроворот. Да и ведомства, как ни крути, у нас теперь разные. Раз уж встретились – от всей души поздравляю с генеральской звездой!
При этом Эйтингер кивнул на погоны собеседника, где красовалось по большой генерал-майорской звезде.
– Значит, так, – категорично заявил Громов. – Сегодня вечером жду у себя дома – «обмоем» звание! На той неделе я собирал ближайших сотрудников в «Праге», начальство позвал – сам понимаешь. Хотел и тебя пригласить, звонил, но мне сказали – ты в командировке.
– И как прошел банкет?
– Ну, банкет – это громко сказано! А в целом ничего, на уровне – сам Абакумов зашел поздравить. Так ты понял насчет вечера?
– Постараюсь…
– Никаких «постараюсь»! Буду ждать. А теперь докладывай: зачем «скромный» смершевский генерал вдруг понадобился вашей конторе?!
Эйтингер многозначительно посмотрел на коллегу и, понизив голос, спросил:
– Ты что- нибудь слышал о так называемой урановой бомбе – иногда ее называют атомной?
– Конечно, – спокойно отреагировал Громов. – Из донесений нашей агентуры с «той стороны» мы знаем, что немцы якобы работают над какой-то чудо-бомбой. Геббельсовская пропаганда хвастливо называет ее оружием возмездия – по-другому, атомным. Сведения довольно противоречивые: возможно, обычная пропагандистская шумиха.
– Да нет, не шумиха… Немцы действительно разрабатывают такое оружие: в местечке Куммерсдорф, недалеко от Берлина, по нашим сведениям у них целая подземная лаборатория – завод. Там они сосредоточили немалые запасы урановой руды – все, что в свое время вывезли с горных месторождений Болгарии. Природный уран, чтоб ты знал – основное сырье для этой самой бомбы.
– Значит, все это серьезно?..
– Более чем серьезно, – кивнул Эйтингер. – Тем более нам неизвестно, насколько далеко гитлеровские ученые продвинулись в своих разработках…
– Ну а мы?! – нетерпеливо перебил Громов. – Мы-то как? Наверняка и наши академики не зря свой хлеб едят!
– Верно, Василий Петрович, не зря. Работают наши академики. Кроме того, есть сведения, что серьезных успехов по атомной бомбе добились американцы.
– Она что, действительно может обладать большой разрушительной силой?
– Огромной! Это подтверждается теоретическими выкладками наших крупнейших ученых.
Офицеры помолчали. Затем Громов с полуутвердительной интонацией спросил:
– Как я уже понял, разговор о бомбе ты завел не случайно – ведь так?!
– Так. По роду службы мне приходится заниматься рядом вопросов, связанных с атомной проблематикой…
– Погоди, Наум, не гони лошадей! – протестующе воскликнул генерал. – Ты меня знаешь: люблю точность и ясность! Поэтому, не обессудь, просвети военную контрразведку: с каких это пор твоя контора влезла в сферу деятельности госбезопасности? До сих пор, насколько я знаю, атомной разведкой занималось 1-е Управление НКГБ. По крайней мере, все агентурные донесения и прочие оперативные материалы по сверхбомбе мы направляем туда.
– Все правильно. Но с недавних пор кое-что изменилось. С начала нынешнего года проект по созданию атомной бомбы вместо Молотова возглавил наш нарком. В составе НКВД образована специальная группа «С» во главе с генерал-лейтенантом Судоплатовым, моим непосредственным начальником. Задача группы: сбор, перевод и обработка информации по атомному проекту, полученной оперативно-агентурным путем за границей – в том числе в Англии, США и Канаде.
– С этим все понятно. Другой вопрос: я-то зачем вам понадобился?
– Сейчас узнаешь, Василий Петрович!
Эйтингер энергично встал и прошел к массивному сейфу, стоящему в углу кабинета – около входной двери. (Письменный стол и кресла, в которых расположились офицеры, находились на противоположной стороне – у окна.) Скромную казенную обстановку дополнял шкаф для одежды. Черная тарелка репродуктора на стене, рядом портрет Сталина – вот и все инвентарное имущество. Плюс два черных телефонных аппарата на столе – для внутренней и наружной связи. По полу протянулась та же, что и в коридоре, красная ковровая дорожка.
Вернувшись на место, полковник протянул Громову два небольших листка синей бумаги из картонной папки, которую достал из сейфа. Генерал бегло просмотрел текст, удивленно взглянул на коллегу, потом внимательно перечитал еще раз. Это были дешифровки радиограмм, переданных в Центр из-за линии фронта:
Источник Фишер сообщает, что 6-м Управлением РСХА готовится заброска в дальний советский тыл спецагента, имя которого ему не известно. Цель заброски: обнаружение и доставка в Берлин особой тетради, имеющей огромную практическую ценность для успешного завершения работ по урановой сверхбомбе. Фамилия автора научных записок: профессор Зайцев, до войны проживал в г. Энске.
Зигмунд»
…Из сообщения Фишера следует, что предполагаемая дата заброски по оперативной разработке «Тетрадь»: 20–22 февраля.
Способ заброски, маршрут и его конечную точку на советской территории выяснить не удалось; так же как и местонахождение «тетради Зайцева». Фамилия кандидата, отобранного для выполнения данной акции: Яковлев, он же Розовский (агентурная кличка «Крот»).
Зигмунд»
– Остается только повторить расхожую фразу литературного классика: «Ба!.. Знакомые все лица!» – воскликнул Громов, откладывая радиограммы на стол. – Теперь начинаю догадываться, зачем понадобилась моя «скромная персона»! Яковлев – Крот?!
– Верно догадываешься!
– Но в последнее время разработкой этого фигуранта занимался полковник Фролов из 4-го Управления Смерша.
– Три дня назад его положили в госпиталь и, похоже, выпишут еще не скоро.
– Иван Ильич заболел? – вскинул брови генерал. – Вот не знал! Что с ним?
– Что-то с легкими. Как будто крупозное воспаление – так я слышал. Как обычно, в подобных случаях наше начальство связалось с вашим, и вот – рекомендовали тебя. Ты знаешь этого Яковлева, ты с ним уже работал, пусть заочно…
– Ну, это громко сказано! – перебил коллегу Громов. – «Знаешь Яковлева!» А что это за тетрадь, которую должен добыть этот самый Крот! Она что, действительно так ценна? И кто такой профессор Зайцев?
Вместо ответа Эйтингер, не вставая с кресла, достал из папки и протянул генералу еще один лист, с убористым машинописным текстом. Тот углубился в чтение, а полковник пересел за письменный стол и взял трубку внутреннего телефона:
– Иванов? Да, я. Распорядись насчет чая – два стакана – покрепче! Нет, больше ничего не надо.
Откинувшись на стуле, улыбнулся чему-то своему, потом негромко заметил:
– Чай у нас в буфете сейчас замечательный – английский. Союзнички по ленд-лизу поставляют.
– Что? – рассеянно оторвался от текста Громов. – Какой чай?
– Я говорю, чай у нас замечательный, какой-то особо ценный сорт из Цейлона. Сейчас посыльный принесет: у себя на спецдаче в Малаховке ты такого не пробовал!
Генерал ничего не ответил и снова углубился в чтение автобиографической справки, по давней чекистской привычке фиксируя внимание на ключевых моментах:
«Зайцев Иван Григорьевич, 1890 года рождения, выпускник Петербургского технологического института (1912 года), ученик знаменитого Розинга (изобретателя электронно-лучевой трубки – «отца» телевидения).
…В 1927–1937 годах преподаватель Энского политехнического института, доцент, затем профессор и заведующий кафедрой физики…
…В 1937 году арестован по обвинению в антисоветской деятельности. Умер от сердечного приступа 12 января 1938 года, находясь под следствием во Владимирской спецтюрьме НКВД…»
– Так что за тетрадь оставил после себя этот профессор? – спросил Громов, дочитав текст.
– Да черт
