Дом у деда Саши был большой, просторный, разделенный на две половины — зимнюю и летнюю. Содержать такой дом и семью было трудно, поэтому работал дед Саша от зари до зари вместе с молодой женой. Когда подрастали дети, они начинали помогать. Дом был полон: набор необычной мебели, выполненной краснодеревщиком на заказ, одежда для всех на любое время года и еда, какая хочешь. Одной каши подавалось три вида — от гречи и пшеничной до овсяной, а еще горох, пареная репа. Летом употребляли свекольники, квас, вяленую телятину, зимой же свежее мясо каждый день, кроме постов. Постились строго, всей семьей.
Дети росли крепкими, веселыми и независимыми. Да и вообще род Михайловых никогда не был в крепостных, хотя и помещиками стать им не разрешали. Вольными землепашцами числили они себя. Говорят, Иван Грозный издал такой специальный указ, когда покорил Новгородское княжество, — всех бояр и знатных людей вывести под корень, а если потомки их объявятся, считать тех государевыми людишками, мужская часть которых государю служить обязана. Так вот согласно указу и служили государю по двадцать пять лет мужики рода Михайловых. Служба была не в тягость. Государь щедро платил своим служивым. Денег хватало на все: безбедно жить на старости, семьи содержать. До революции семья Михайловых была самой зажиточной в округе: имели трех лошадей, с десяток коров, стадо овец, кур и всякой другой мелкой живности не счесть.
Всю работу по дому, по хозяйству делали сами, нанимали подсобить лишь на покосе и при уборке урожая — на жатву. Хлеб или ячмень такой нарождался, что соседи-крестьяне только руками разводили. Земля одна и та же, а вот поди-ка ты, у Михайлова на каждую посаженную меру вырастало десять. Таких урожаев ни у кого не было.
Дети росли быстро. Настю с Паней дед Саша определил в Петербург учиться уму-разуму и готовиться к замужеству. Знакомые сослуживцы помогли их устроить в хорошие дома. Настя определилась портнихой в известном салоне на Литейном. Паня ходила в воскресную школу и помогала по хозяйству в семье богатого заводчика.
Но тут грянула революция. Все смешалось в планах деда Саши. Да что семейные дела — целая страна с ног на голову была поставлена. Кто был никем, стал всем. Вот она, линия разграничения. Каждый стал отстаивать свое право. Имущие — на то, чем они владеют, неимущие — на то, чем хотели бы владеть. Наступила великая драка в народе, а так как те, у кого к ее началу не было ничего, составили подавляющее большинство, то и победу в Гражданской войне, конечно же, праздновали они.
Дед Саша тяжело переживал братоубийственную войну. К нему приезжали то комиссары Красной армии, то офицеры из Белой. Все уговаривали деда Сашу пойти воевать на их стороне, но тот твердо отвечал:
— Не моя это война! Да и отвоевался я, контужен, не могу на коне сидеть. Какой я вояка без коня?
Деда Сашу оставили в покое. Но победившие припомнили отказ пойти за них и, завладев окончательно властью, напомнили, кто есть кто. Сперва урезали надел земли, мол, едоков стало меньше. А потом, когда начались гонения на кулаков, и вовсе все отобрали. Оставили одну корову, соху, телегу и зимние сани, остальное реквизировали. Правда, перед этим предложили вступить в колхоз, тогда, мол, не будет дед Саша считаться врагом новой власти. Дед Саша отказался, переехал на отдаленный хутор, где у него была небольшая избушка для заготовки кормов, обустроил ее и стал там жить.
Просторный дом деда Саши советская власть тут же реквизировала и отдала одну половину под избу- читальню, вторую под клуб. Не выслали деда Сашу только из-за его героического прошлого — как-никак георгиевский кавалер, получил высшие ордена царской армии, будучи рядовым, — за личное мужество и храбрость. Да, в общем-то, против советской власти он не агитировал, не выступал. Вот и оставили деда Сашу в покое.
А тут разразилась новая страшная война. Германия во второй раз напала на Россию. Дед Саша несколько ночей не спал, как услышал об этом. Все думал, чем помочь Отечеству. Красные у власти или белые — ему было все равно, главное одолеть супостата. И вот в один из дней на второй месяц войны дед Саша появился в Сосновском военкомате.
В низком деревянном здании было душно от множества людей, заполнивших кабинеты. Военная машина медленно, но верно заработала. Со всех просторов страны потянулись отряды отмобилизованных солдат: тех, кому уже стукнуло восемнадцать, и до тех, кому еще не исполнилось сорока пяти. В добровольцы записывались совсем седые старики вроде деда Саши и очкарики, имеющие «белый билет»… Дед Саша тоже решил добровольцем пойти на фронт.
Дверь кабинета районного военкомата была открыта. Дед Саша увидел за столом усатого, но еще молодого военного с какими-то значками на воротнике. Погон или каких-нибудь других, знакомых деду, знаков различия у военного не было. Тот поднял голову:
— Вам чего, дедушка?
Дед Саша несмело вошел и сел напротив военного на стул.
— Слушаю вас, — повторил тот.
— А вы в каком звании-то будете? — не отвечая на вопрос, поинтересовался дед Саша.
— Капитан.
— А-а-а, вот, значит, как, — все так же неторопливо проговорил дед. — Значит, штабс-капитан…
— Да нет, дедушка, штабс-капитаны, унтер-офицеры, поручики и подпоручики остались в царской армии. А мы — армия Красная, рабоче-крестьянская, у нас теперь другие звания.
— Звания-то другие, да дело старое — воевать.
— Это верно, дедушка, — кивнул головой военком и устало проворчал: — Так вы зачем пожаловали- то? Притомился я сегодня. Если есть что сказать — говорите, а нет — до свидания.
Военный встал и, прихрамывая, прошелся по кабинету, открыл окно на улицу, впустил в комнату свежий воздух и приблизился к старику.
— Ну?
— Не нукай, сынок, не запрягал…
— Вы это, дедуля, не забывайтесь… — начал, было, военный.
Но дед Саша встал, молча расстегнул пыльный ватник. Обнажил левую половину груди, где тускло поблескивали Георгиевские кресты. Военком оторопело уставился на них. Потом надел фуражку, приняв стойку «смирно», отдал ему честь.
— За германскую?
— За японскую.
— Так сколько же вам, дедуля, лет?
— Сколько ни есть, все мои, — застегивая ватник, ответил дед Саша.
— Ну а все же, дедуля? Лет под шестьдесят?
— Шестьдесят шестой пошел, — хмуро ответил дед.
— А с виду не скажешь. Вот закалка! — восхищенно воскликнул военком.
— А ты что хромаешь? Смотрю, и медали у тебя, сынок, имеются. Где успел?
— На Халкин-Голе, тоже с япошками.
— Халкин-Гол мы на рысях тогда проскочили, спешили к Порт-Артуру. Застряли под Ляо-Ляном, там и воевал, пока не контузило.
— Да мы с вами, дедуля, оказывается, одним врагом мечены? А что, если по этому случаю нам отметиться? Вроде бы дела на сегодня закончены. Пойдемте, тут у меня завхоз закуток для отдыха приготовил. Там есть что перекусить и по стаканчику пропустить, — предложил военком.
— Ну что ж, горло смочить я не возражаю. Да и поговорим по-мужски.
Дед Саша пошел следом за военкомом. Они миновали длинный коридор; почти в самом его конце военком открыл незаметную дверцу. Та вела в небольшую комнатку, где стояла кровать, тумбочка и столик у зарешеченного окошка.
— Вот, дедуля, мои апартаменты. Прошу, — показал военком на стул. — Садитесь.
Военком оперативно достал и открыл банку тушенки, разрезал на куски полбуханки черного хлеба, очистил пару луковиц и поставил тарелку с солеными огурцами. Потом откуда-то взялась бутылка настоящей водки.
— Казенная? — спросил дед Саша.
