как на юге, и рыбу с Игорем половил — коту на корм хватило!
Однако за июлем начался август — и все опять переменилось. За какие-то сутки так похолодало, что снова пришлось печки затапливать. Потом, правда, опять потеплело, но оказалось, что купаться уже до следующего лета нельзя — Ильин день прошел. Конечно, Петька не очень в это поверил — под Москвой ведь и в августе купаются! — но когда сбегал тайком на речку и потрогал воду ногой, решил не рисковать. Вода оказалась холоднющая. Правда, мух и комаров стало меньше, а слепни и вовсе исчезли.
Тем не менее Петька понял: лето кончилось. И очень хотел, чтоб папа поскорее приехал и забрал его в Москву. Потому что там лето еще продолжалось, а тут уже осень наступила. Но папа все не приезжал. Они с дедушкой торопились до зимы восстановить дачу, чтоб хоть на следующее лето туда можно было поехать.
Глава II
ПО ГРИБЫ
Бабушка Настя видела, что внук опять заскучал, и решила его порадовать. Сказала, что скоро грибы пойдут. Вообще-то они еще в июле должны были появиться, но в июле дождей почти не было. А грибы без влаги не растут. Когда же в августе дожди пошли, надо было ждать, что и грибы полезут.
И вот в одно прекрасное утро бабушка подняла Петьку в шесть утра и сказала:
— Одевайся поскорее! В лес пойдем, по грибы!
— А разве они уже выросли? — засомневался Зайцев.
— Да уж выросли, раз бабка Трясучка в лес наладилась, — уверенно заявила бабушка Настя.
— Кто? — Петька похлопал глазами от удивления.
— Старуха такая, мне в матери годится, — ответила бабушка. — А может, даже и в бабки. Живет она на центральной усадьбе, на отшибе, из дому редко выходит. Ее Ефросинья Петровна зовут, а по-улишному — Трясучка, потому что трясется вся. Однако ходит еще споро. И память не потеряла — все здешние грибные места знает лучше всех. Бывает год — грибы вовсе не уродят, а она без грибов не бывает. Только вот где берет — никому не рассказывает. И старается пораньше через деревни проскочить, чтоб ее никто не увидал. Сегодня вот тоже, еще полчаса назад проковыляла, хитрюга! Два лукошка понесла, стало быть, и рассчитывает оба полными принести… Ну, мы-то с тобой перехитрим ее. Пойдем за ней — и на грибное место выйдем. Земля-то сырая, а я примету знаю, какую бабкин сапог оставляет!
Петьке это очень занятным показалось — бабку-Трясучку выслеживать. Вроде детектива получается! Поэтому он быстро оделся, взял лукошко и последовал за бабушкой. Та, кроме корзинки, взяла еще пластиковый пакет — недалеко от деревни вдоль ручейка, впадавшего в речку, росла дикая красная смородина. Еще бабушка взяла с собой полбуханки хлеба и литровую банку с молоком, закрытую полиэтиленовой крышкой, — чтоб перекусить, если проголодаешься.
— Вот, — сказала бабушка, когда они вышли на деревенскую улицу, — сюда гляди! Вот ее, Трясучкин, след! На правом каблуке крестик вырезан. Так на грязи и печатается.
— А зачем она его там вырезала? — поинтересовался Петька.
— Леший ее знает! — пожала плечами бабушка. — Наверно, чтоб не попутать где-нибудь. Хотя она и в гости-то ни к кому не ходит…
В общем, бабушка с внуком пошли по мокрой дороге через деревеньку. Никто из жителей им на пути не попался, да и вообще никаких человеческих следов, кроме Трясучкиного, на дороге не просматривалось. Только коровы, которых каждое утро гоняли по этой дороге на выпас, копытами натоптали да конный пастух след оставил.
Вскоре деревня осталась позади, а глинистая дорога, обнесенная с двух сторон изгородью из серых жердей — чтоб коровы не заходили на поля, — потянулась вниз. Дорога эта Петьке за лето стала хорошо знакомой. По ней и на сенокос ходили, и на речку, и в лес за ягодами бегали.
Под горкой протекала речка, через которую был перекинут деревянный мост, а дальше за мостом начинался луг, на котором пасли коров. Дорога этот луг пересекала и уходила в лес. От этой дороги почти у самой опушки отходили два ответвления. Если пойти налево, то можно было прийти на ту самую поляну, где у дяди Феди был сенокос. Теперь там стояли две большие копны сена, которым зимой будут кормить корову и кроликов. А если пойти по просеке налево, то можно было сперва дойти до старой вырубки, где в июле росла земляника, а потом добраться до болота, где Петька с Игорем морошку собирали.
Но бабка Трясучка ни направо, ни налево не свернула, она пошла дальше. Надо сказать, Петьку сильно удивило, что они с бабушкой до сих пор не догнали эту старуху. Если, по словам бабушки, Трясучка проковыляла через деревню за полчаса до того, как Петька с бабушкой вышли из дому, то должны были увидеть с горки, как она речку по мостику переходит. Ведь если она такая старая, что даже Петькиной бабушке в бабушки годится, да еще и вся трясется, то должна ходить очень медленно. Петька знал, что нормальный взрослый, но не старый пешеход, никуда не торопясь, проходит за час примерно четыре-пять километров. Хотя Петька и ни разу не видел, как ходит бабка Трясучка, он не мог поверить, что она сможет пройти за час хотя бы один километр. За полчаса получалось — только пятьсот метров. Значит, чуть-чуть больше, чем от дома дяди Феди до мостика через речку. То есть когда Петька с бабушкой начали спускаться с горки, то Трясучка в лучшем случае могла перейти мост и выйти на выгон. Опять же если она совсем старая, то, отшагав без отдыха десять верст, наверняка должна была притомиться…
Бабушку Настю, похоже, эти странности не волновали. Она уверенно шла по дороге, на которой отпечатались каблуки сапог Трясучки, причем шла очень быстро. Митя за ней еле успевал. Конечно, Петькина бабушка была намного моложе Трясучки, но все-таки старенькая — ей уже пятьдесят шесть исполнилось! Если она так быстро ходит, то, возможно, и Трясучка топает только чуть-чуть помедленнее?
Вскоре, однако, Трясучкин след свернул с дороги налево — куда-то прямо в лес. Но бабушка Настя как ни в чем не бывало пошла дальше по дороге.
— Бабушка, — недоуменно произнес Петька, — она же налево пошла!
— Это она, хитрюшка, нас путает! — ответила бабушка с улыбкой. — Уйдет в лес шагов на сто, потом еще столько же вдоль дороги пройдет, а потом обратно на дорогу выползет и дальше пойдет. Если кто не знает ее повадок, наверняка в лес угодит. Там-то следа уж не приметишь в траве да во мху. Ух, жадна! Все боится, что до ее грибных мест доберутся…
Бабушка и впрямь хорошо знала Трясучкины повадки. Действительно, метров через сто или двести старухины каблуки, в том числе и правый, что с крестиком, вновь отпечатались на дорожной грязи. Цепочка следов пересекла дорогу и вновь оборвалась, но уже на правой обочине.
— Вот вредная! — беззлобно сказала бабушка. — Еще петлю накрутить решила! Прямо зайчиха! Ничего, мы дальше пойдем, все равно обратно вылезет.
На сей раз Трясучкин след появился уже не через сто метров, а через все двести. И опять бабка пересекла дорогу. Но ушла не прямо в лес, а на какую-то узкую, но явно топтанную тропинку, извивавшуюся между березами. Вот тут и бабушка Настя решила в лес свернуть.
— Не иначе, Трясучка на Глухариное болото навострилась, — с некоторым удивлением заметила бабушка. — Грибов-то там отродясь не бывало, а клюква еще не дозрела небось… Наверняка еще где-то петлять будет!
Но следы Трясучки все тянулись и тянулись по тропе, в сторону этого самого Глухариного болота. Петька в этих местах побывать не успел и с интересом поглядывал по сторонам. Неожиданно, всего-навсего в метре от тропы, он увидел большую коричневую шляпку гриба, торчащую из травы.
— Белый! — восторженно вскричал Петька, подскакивая к грибу и с корнем выдергивая его из земли. Оказалось, что он малость ошибся. Это был всего-навсего подберезовик на тонкой и кривой пестрой ножке.
— Обабок! — сказала бабушка чуть ли не с презрением. — Да еще червивый весь. Даже на сушку не годится. Брось его, не пачкай корзину.
— Какой же это обабок? — возмутился Петька. — Это настоящий подберезовик! Он съедобный!
— По-вашему, по-московски — он подберезовик, — пояснила бабушка, — а по-здешнему — обабок!
