Случилось это в последнюю субботу сентября. Я как раз вернулся из трёхдневного рейса, помылся и больше не желал от жизни ничего, кроме покоя и возможности отоспаться. Сумрачный вечер давно превратился в ночь. За окном по жестяному откосу приглушённо постукивал слабый дождь. А внизу, на улочке с односторонним движением иногда шуршали по лужам, проносились запоздалые легковушки, – мчались так, словно мнили себя легконогими скакунами. Погружаясь в сладостную истому, предвестницу долгожданного сна, я пожелал им всем скорей добраться до своих «конюшен» и прекратить это шуршание. На комоде начали попискивать электронные часы, сообщать о наступлении полуночи и, как водится, совсем некстати зазвонил телефон.
Поначалу я ещё сопротивлялся, накрыл голову второй подушкой. Но он трезвонил с бешеным упорством, будто вопрос стоял о чьей-то жизни. Невольно прощаясь с феями сна, которые оставляли меня в тёмной, слишком большой для холостяка спальне, я вдруг вспомнил, не только спальня была слишком большой. В четырёхкомнатной квартире умерших предков я занимал две комнаты, остальные даже не открывал с тех пор, как сюда переехал. Дело не в том, что их стены украшали фамильные портреты, укоризненно взирающие на недостойного отпрыска. Фамильных портретов в них не было. Но одна мысль об уборке таких апартаментов приводила меня в содрогание. Я честно оплачивал безумные, на мой взгляд, счета, поступающие от всяких служб, но когда заявился чернявый жуликоватый коротышка с двумя девками-телохранительницами, – предпочёл оставить всё, как есть. Коротышка предложил за квартиру такую сумму, что я не сразу поверил. Однако затем указал ему на дверь, вежливо и твёрдо. Разумеется, мною двигало не отсутствие меркантильного интереса – не такой уж я бессребреник, – просто с такими деньгами я не знал что делать, и при каждой попытке их потратить пришлось бы воспоминать: а ведь я в этой квартире родился. Впрочем, чернявый посетитель успел-таки всучить мне визитку и сказать, что на меня не в обиде и если передумаю, будет рад принять в своём офисе. Там-де, за чашечкой кофе и рюмкой ликёра в любой момент можно подписать договор о передаче моей единственной собственности в его полное распоряжение. И почему я ещё не выкинул его визитку? Кажется, она так и лежала на комоде, под вазой с высохшими цветами.
А телефон продолжал надрываться, и мне пришлось окончательно проститься с надеждой, что смогу не отозваться. С прескверным настроением я приподнялся на локте, медленно сел на край тахты и снял трубку.
– Андрюха?! – весело рявкнул мне в ухо низкий голос явно не трезвого мужчины лет тридцати пяти, моего ровесника. – От киски не оторвёшься? Ха-ха! Передай, пусть извинит. – Судя по голосу, дурацкое замечание представлялось ему необыкновенно удачной шуткой. Я узнал его сразу, но нельзя сказать, что это вызвало у меня бурный восторг. Последний раз мы общались зимой, и я вполне мог обойтись без повтора такого удовольствия до следующей.
– Уже передал, – вяло ответил я, догадываясь, что Иван звонит из просторного вестибюля. На том конце прорывался невнятный галдёж весёлой компании: в гоготе молодых прожигателей жизни выделялся женский визг и смех, кто-то протрубил в саксофон. И этот гвалт постепенно удалялся. Мне бы следовало отключить телефон, выдернуть вилку из розетки и спокойно завалиться в постель. Однако я этого не сделал.
– Ты что мрачный? – не утихал Иван.
– Послушай, – зачем-то пустился я в объяснения. – Знаю, трудно поверить: другим хочется спать, когда тебе море по колено. Но сейчас именно такой случай. Я действительно почти заснул, и жалею об этом больше, чем о первой любви.
– Ладно, не дуйся. – Весёлость Ивана таяла, словно мороженое в горячем кофе. – Я названиваю тебе сутки. Ты мне нужен. Нет, не так… Очень нужен.
Я невольно поморщился.
– Звонишь откуда?
– Гостиница… С презентации фирмы. Весь гадюшник перебирается на плавучий бордель… Ты должен срочно приехать.
– Нет! – Я решительно дёрнул головой, начисто отвергая такую возможность. Жаль, он этого не мог видеть и оценить. – Легче застрелиться. А завтра – я твой, старик. Пока.
Не желая выслушивать возражения, я положил трубку. Но когда телефон вновь заверещал с наглым остервенением, поднял её опять.
– Так не пой дёт. – Голос Ивана прозвучал сухо и тихо, он был уже трезв и серьёзен. – Не хотелось напоминать... Когда-то я помог тебе совершенно бескорыстно. Но ты сам сказал, расплатишься сопоставимой услугой. Так вот, мне нужна твоя помощь.
Это напоминание и тон, каким оно было произнесено, заставили меня засунуть всё приготовленное раздражение под подушку. Я расправил плечи, пальцами левой руки помассировал под глазами и обречённо спросил:
– Что надо сделать?
– Одевайся поприличней и приезжай. Разговор не телефонный.
– Сам не мог бы приехать? Меня мутит от руля и дорог…
Но он не дал мне договорить.
– Лови любую тачку. Оплачу.
– Да намекни хоть, в чём дело? – сдаваясь, спросил я.
Он не ответил, зато послышался спокойный голос молодой женщины, явно обращающейся к Ивану.
– Хочешь от меня ускользнуть?
– Разве? – мягко возразил Иван. – Звоню старому приятелю. Хочу познакомить с твоей подругой. Довольна?
Я позавидовал убедительности, с какой он соврал. Затем он объяснил мне, как и куда приехать, и отключился. Помедлив, я зажёг светильник и встал, направился в ванную комнату. Пока сбривал щетину, вид в зеркале у меня был довольно кислый. Я умылся, не спеша вытер лицо мягким полотенцем, невольно гадая, ради какого это дела он искал меня так настойчиво, и оделся. Голубая рубашка, тёмный галстук в блестящую точечку, серый шерстяной костюм, мягкие чёрные туфли и тёмно-серый плащ придали мне вид, который показался самым подходящим для вечеринки с незнакомыми людьми. Меня ещё не оставило искушение махнуть на всё рукой и вернуться в постель. Однако заснуть всё равно не удалось бы, только измучался, проворочался бы часов до трёх. Ивана из головы не выкинешь, даже отключив телефон. Что-то странное было в его поведении. Не таким уж я был незаменимым, чтобы разыскивать меня целые сутки. И я вышел из квартиры.
От парадных дверей подъезда я направился к подъездной дороге. Свернул налево, вдоль шеренги мокрых деревьев прошёл между давно обжитыми домами и вскоре оказался у шоссе. Было прохладно и свежо. Умытый асфальт, казалось, блестел чешуёй в широком коридоре света фонарей, и по этой чешуе с шелестом проносились редкие машины. Я пересёк шоссе и поднял руку. Остатки вялости выветрились из головы и тела, а когда около меня затормозил облизанный дождём бежевый «москвич», по спине пробежал холодок недоброго предчувствия.
