О`Санчес
Перепутье четвертое
Истина всеяднее, чем даже голодный охи-охи, все ей в тук идет, все она поглотит и усвоит: любопытство и косность людскую, невежество и знания, трусость и отвагу, полное отсутствие новостей и мутные знамения, упрямство и готовность бежать стадом за любым лжепророком, лишь бы он пугал погуще и почаще… Поглотит – и не побледнеет, не усохнет, но пышно расцветет на каждом свободном пятнышке обжитого пространства, станет общим достоянием, хотя ее об этом никто не просил. Вот наглядный тому пример: где бы я не проезжал, где бы не останавливался на постой и ночлег – всюду только и разговоров, что о комете и о предстоящем Мореве.
Ну, с кометой все ясно, тут я погорячился, в прямом и переносном смысле, очень уж красивым росчерком по небу промчал, с востока на запад громыхая, через всю империю. Тем не менее, сие не значит, что я решил послужить человечеству предзнаменованием! Просто торопился… а хлопоты оказались пустыми… Но людям хотелось увидеть именно комету, им просто невтерпеж было объявить ее предвозвестницей всяческих бед, сиречь Морева. И невдомек им, глухим и тупым невеждам, что по всем четырем границам оно, ожидаемое и предсказанное, уже грянуло, более того, захлебнулось в огне и крови, на три четверти – благодаря буйному нраву разномастных обитателей этих земель, обуреваемых жаждой вечной войны всех со всеми… А людишкам сие неведомо, они считают прошлое за будущее, ибо пребывают в слепом настоящем и некому дать им прозрение…
На востоке – дым и копоть, земля трясется, не иначе боги там бесятся, на юге – войны, они всегда там были и все преужасные, на севере – там тоже как всегда, там все виды нечисти друг дружку обгладывают, на западе… На западе неясно: имперские стражи даже дворянам запрещают обсуждать события с запада и распространять слухи о них… Да, что-то будет, ох, что-то от нас скрывают…
Высшая достоверность заключается в том, что подлинное Морево, в моем лице, явится им чуточку попозже, без предупреждений, без предостерегающих знаков, видений, пророчеств и тому подобной чуши… Явится, непременно явится: уж коли пришла мне пора и прихоть возвращаться в лоно моей матери Вечности, так я и забаву мою, весь этот мирок, с собою захвачу. Но чудеса в решете: вроде бы и Морево иссякло, как они его себе понимают, и комета – на самом деле не комета, и я о своих намерениях никого не уведомляю, а истина – вот она, продолжает распространяться по империи со скоростью холеры! Из ложных посылов – истину извлечь! Быть подобного не должно, однако – есть! Поневоле сам станешь жертвой суеверий и невежества, наслушавшись всей этой дури о знамениях.
– Так-таки и руны!
– Именно что руны, сиятельный господин Зиэль! Вы человек военный, вам до этих премудростей и дела нет, а наша старая Горулиха, колдунья, она по этой части на все окрестные деревни первая! Так вот она руны те небесные, что комета прочертила, сама видела и прочла: «Погрязли во грехах!»
– Погрязли?
– Да. И напрасно смеетесь, пресветлый господин Зиэль! В первый же праздник – ноги стопчу, а обегу все храмы, и в каждый пожертвую от души, каждой богине, каждому богу – никого не обижу, никого не забуду! Трактир мой небогат, да уж тут не до жадности! И вам того же советую. Кто ваш бог – Ларро, небось? Вот ему и поднесите, поклонитесь без гордости. Глядишь – всем миром-то и отмолимся от страшного.
– Жуть от твоих слов пробирает до самой печенки, матушка Даруна. Принеси-ка мне еще кувшинчик имперского, дабы мне изнутри согреться против ужаса… и церапок побольше: перчик у тебя – ох, забористый!
– Бегу, бегу!
Моему старинному знакомцу Ларро, Богу Войны, которому я вроде бы… как бы… проиграл в нашем старинном споре по поводу маркизов Короны… Хотя, если строго судить – никто из нас не одержал победы… Но, чего там мелочиться – я бы поднес, проставился бы, да только он кровь человеческую почитает, лишь от нее одной хмелеет, а я кровь редко пью, без радости, мне бы простейшего имперского вдоволь и кушаний всяких разных… Отмолятся они…
Я и богов не помилую, всех в пустоту вотру. Но не сегодня.
– А как же ты говоришь – плясы с танцами, почтенная Даруна, когда эдакая опасность повисла над вашей деревней и над всем подлунным миром?
– Молодость – она и есть молодость, сиятельный господин Зиэль! Вот друг к дружке и тянутся безрассудно, им хоть Морево, хоть варварский набег. Остепенятся, переженятся – поумнеют.
– И молодухи вдовые будут?
– А как же без этого? И подлинно вдовые, и соломенные, где ж им счастья-то искать? Как подходящий вечер – на заимке в складчину собираются, парни, девки, и выглядывают себе пару. Место натоптанное, для этого и служит. Стало быть, как стемнеет – ждите, что созывные барабаны застучат, да на барабан-то и тропинку держите, вот там и танцы, и молодухи… Вам сейчас постелить?
– Угу. А к вечерней заре разбуди, не забудь, и кашки свари, с молочком.
– Считайте, что уже сделано, сиятельный господин Зиэль. Зерно свеженькое, аж светится, слаще меда будет.
– Мора мне проверять, или что?
– И напоен, и накормлен, и обтерт, и вычесан! Коням у нас – всегда бережный почет, хоть проверяйте, хоть нет.
– Вечером проверю. Показывай мне путь к перинам, хозяюшка Даруна, приотдохну малость… Чисто у тебя, уютно, не соврала… Стой! А подковы?
– Кузнец объяснил, что ко мне первой с утречка завернет, да на месте каждый гвоздик и проверит, если надо – поправит, а если что – и перекует, у меня на заднем дворе все необходимое для этого есть.
– Хорошо, ступай.
Нет у меня постоянного пристанища, сиречь жилища, в которое бы я возвращался из дальних и ближних странствий… Я уж не говорю о родных и близких… Но они мне и не надобны, все эти жены, сваты, сестры, слуги… А дети? Например, сын? Да какие тут могут быть дети, когда Морево на пороге! Но если без шуток, то мне и жилище ни к чему: вот уже лет пятьсот подряд я странствую, ночуя по трактирам, походным шатрам и казармам… иногда по чужим постелям… Тем более сейчас, напоследок, было бы очень странно – даже для меня – искать себе оседлый образ жизни… Вот и кочуем мы с Мором, моим новым конем, то туда, то сюда, от западных имперских рубежей к восточным, от южных к северным… Не то чтобы я прощаюсь с этим миром, но – так… Не надышался еще, не вполне насытился человеческим обличьем своим… На востоке я повертелся денек другой, да и уехал восвояси: очень уж там неприютно стало после извержения Безголовой! Зимы на востоке мягкие, однако – зимы, с вьюгами, со снегом, а в горах – так и с нешуточными морозами. Но только не в этот год: ныне погода на востоке с ума сошла… С неба валится грязь, совсем не снег, вьюги пепельные, удушливые, и любой лютый мороз, с далекого юга на лавовые пустыни забредший, мгновенно превращается в пар, не в слякоть даже. Но этому теплу не рады ни растения, ни животные, ибо нет там ни тех, ни других, и долго еще не будет… Точнее сказать – и долго бы еще не было.
А я не поленился, гору проезжая: нюх-нюх ноздрями запахи магические, взял след, нашел, подошел, постучал сапогом – камень аж колышется, ибо еще не остыл как следует…
– Камихай, а Камихай? Ты здесь, дружочек? Как оно тебе? Жив, здоров?
Глубоко-глубоко внизу очнулся, заворочался демон горы, в попытке прибежать на мой зов и доложить о своем самочувствии – ан крепко его расплавленный камень держит, собственными силами не избавиться вовеки…
– Да, Великий Господин! Освободи меня.
– Освободи??? А кто меня хотел съесть вместе с конем? А кто плясал предо мною, пряча недобрую ухмылку и подлые намерения лиходея? Нет уж, сиди здесь. И поверь мне, друг Камихай, ничего ты от этого не потеряешь. Ты думаешь – нам тут легко, среди туманов кашлять? Эй, ты слышишь меня?
Молчит Камихай, наверное обиделся. Хотя, вопреки суевериям и сказкам, демоны не умеют обижаться, вот и мой Камихай замер, выполняя мое повеление сидеть и ждать невесть чего и неизвестно сколько.
– Слышу, Великий Господин.
Облететь границы империи по полному кругу – дело быстрое и не трудное ничуть, особенно если доверить его не птеру, не демону, а мне. Но я не стал давать себе такое поручение, напротив: решил
