внимание публики, не поступаясь ни своими принципами, ни совестью… Легко сказать, труднее сделать. Знай редакторы и издатели, что это за жанр, тогда бы каждый стал победителем, и на издательском фронте не было неудачников — таких, как издательство «Лэмпхауз», основанное в 1854 году!
Оливия взглянула на витрину бара и увидела в зеркальных стеклах свое отражение, а также то, что Стюарт Маккензи пялится на нее сзади. И в этот миг ее осенило вдохновение — как гром среди ясного неба, как труба архангела Гавриила, — заставив возбужденно трепетать.
Мечтай, мечтай, Стю! Она внутренне улыбнулась и начала пересчитывать коктейльные трубочки, выкладывая их рядышком на стойке бара. Потому что ее трепет не имел никакого отношения к похотливому взгляду Стюарта Маккензи, но лишь к тому, чтобы сорвать банк в этой игре — и без него! Эта простая, умная, здравая, смелая мысль пришла к ней так неожиданно и просто, что она удивилась: неужели до нее еще никто не додумался? А может, додумался и оставит ее в дураках?
Нет, Оливия так не считала, уверенная, что выиграет. Она надеялась, что эту блестящую идею никто — прежде всего, Легран — не сможет оспорить и опровергнуть на предстоящем Совете директоров.
Проблема состояла в том, что Совет директоров в понедельник будет не просто общим собранием, поскольку на нем сэр Гарольд должен обсудить слияние «Лэмпхауза» с «Маккензи», и для разговора о новой внутренней политике не останется ни времени, ни места. Если бы только папа достаточно доверял ей, если бы упомянул о намерении продать издательство Маккензи, у «Лэмпхауза» мог найтись шанс выжить и без чужих долларов!
Одна на табуретке у стойки, в чужом окружений, она не сомневалась, что ее сигнал «не тронь меня» прочитан и понят. И сожалела об этом. Отец хотел похвастаться ею перед кланом Маккензи как кронпринцессой издательства «Лэмпхауз» (но не грубо, нет!), а чего хочет отец — то делает дочь. Но сейчас она пойдет своим путем! Может быть, ей удастся заставить Легран выслушать ее «радикальные предложения по внутренней политике и блестящую идею относительно диапазона беллетристики», а Легран сможет уговорить хозяина, который всегда к ней прислушивался, изменить свое мнение насчет продажи издательства «со всеми потрохами»?
Оливия посмотрела на свое искрящееся отражение в витрине — оно располагалось между бутылками джина и виски — и еще раз поймала взгляд Стюарта Маккензи в зеркале судьбы. Она улыбнулась про себя: похоже, ее стратегия срабатывала. Каждый раз, когда она рисковала оглядеть комнату, он смотрел в ее направлении. Как будто прочел у нее на спине рекламное объявление.
Оливия Пенелопа Котсволд, ОВП — Отвергающая Выгодное Партнерство. Знаешь, мальчик, у меня есть кое-что получше — я могу предложить читателям «Лэмпхауза» новенькие книжки — нет, не только читателям «Лэмпхауза», но и посетителям супермаркетов и гипермаркетов, — чтобы свалить «Манхэттен Мицци»!
Оливии показалось, что он поднял бокал, глядя на нее. Но как раз в этот момент Фэй Ратленд тяжело привалилась к его плечу. Его внимание тут же переключилось с вида кронпринцессы сзади на ложбинку в декольте Фэй, влажную от шампанского.
Оливия позабыла о подсчете коктейльных трубочек, а заодно и о втором бокале джина с тоником. Ей надо было привлечь внимание своего отца, пока не поздно. Она слезла с табурета, надела соскользнувшие туфли и взяла вечернюю сумочку с твердым намерением потолковать с сэром Гарольдом по делу и наедине! К сожалению, тут же снова возникла Легран.
— Дорогая, Гарольд просил меня передать тебе, чтобы ты общалась и трепалась, кокетничала и улыбалась, но ни в коем случае не давала Маккензи понять, что «Лэмпхауз» — в пиковом положении, вот как!
— Я думаю, они это уже поняли, судя по семнадцати с половиной миллионному предложению…
Она тут же прикусила язык. По лицу Винни ей стало ясно, что в «Лэмпхаузе» еще никто, даже Винни, не знает о продаже и, вероятно, не узнает раньше утра понедельника. Оливия притворилась беззаботной, чтобы скрыть смущение.
— О, смотри-ка, еще один светлячок летит! А папа собирается собрать всех в понедельник, чтобы… гм… сообщить плохие новости.
— Ну, я что-то подозревала, как и все. — Дейвина пожала плечами и достала сигарету из своей гобеленовой сумочки. — И потому пару месяцев назад предложила свои таланты Стю. Он пообещал мне место директора-распорядителя в издательстве «Маккензи, Нью-Йорк, Торонто» — с соответствующей зарплатой.
Вот оно что! Легран служила в «Лэмпхаузе» главным редактором (явно недополучая), пока карабкалась вверх по общественной лестнице. Что ж, о своем отце Оливия могла сказать с уверенностью: сэр Гарольд Котсволд не был склонен к кумовству, когда его предполагаемая наследница входила в курс дела. Очевидно, у Винни было то, чего не было у нее.
Теперь не имеет смысла полагать, что Винни поможет уговорить хозяина изменить мнение относительно «Лэмпхауза». И уж, конечно, совсем неблагоразумно посвящать ее в блестящую идею — вырвать отца из объятий Маккензи: Легран выдаст ее за свою и заработает очередное повышение зарплаты! Оливия наклонилась и выхватила сигарету из пальцев бывшей подруги, умирая от желания бросить ей в лицо «Предательница!», но не в силах сделать этого.
— Ты что? — Дейвина отобрала сигарету. — Ты же не куришь, вспомни! Это вредно для твоего здоровья, антиобщественно, неэкологично, это мерзкая и отвратительная привычка… И кстати, почему Стюарт Маккензи пялится на твою спину, а не на сиськи Ратленд?
Зеркальные стены продолжали мерцать и искриться. Дейвина ухмыльнулась. Она взяла в рот новую сигарету и прикурила ее от модерновой серебряной зажигалки, прежде чем вручить Оливии.
— Да, курить вредно, но не о том речь. Твой отец нас здорово надул. Поговорим об этом?
— Нет, Винни, предполагается, что ты ничего не знаешь до понедельника. Сделай милость, не говори ничего никому. Обещаешь?
— Обещаю. Ладно, держись, это еще не конец света!
— Для «Лэмпхауза» — конец.
— Полно тебе, Оливия! — И Дейвина отплыла в сторону своего нового босса.
Оливия выкинула сигарету Дейвины, от которой ее затошнило и у нее закружилась голова. Или это от того, что Стюарт Маккензи был в той же комнате, но совсем в другой стороне? Он действительно был красив — очень, очень красив!
Все ее предварительные планы обыграть его теперь казались глупыми, почти детскими. Он был мужчиной, к которому женщины типа Винни Легран прилипают, как мох к катящемуся камню. Стюарт Маккензи мог купить что угодно и кого угодно за свои миллионы — вот Винни он уже купил, не так ли?
Оливия задумалась о том, кем же Стюарт себя считает. Да как он смеет нагло улыбаться ей и поднимать свой бокал? А вот как, девочка: твои дни сочтены, и время бежит быстро. Нечего и надеяться потягаться с нашими бестселлерами — даже твоя собственная команда переходит на мою сторону! Так почему бы тебе не прилечь и грациозно не умереть, Оливия Пенелопа Котсволд? Мы получили бюджет, ты получишь престиж, будем делать дело и дружить — а, девочка?
Через мой труп! Оливия лихорадочно искала путь к бегству. Вечер вдруг обернулся для нее катастрофой. Она чувствовала себя настоящей Золушкой, только вместо хрустального башмачка потеряла «Лэмпхауз», свое наследство.
Журналисты и фотографы, критики и обозреватели толпились в другом конце комнаты. Среди бело- голубого с золотом убранства знаменитого литературного клуба «Кавычки» на Шафтсбюри-авеню звучала веселая болтовня, слышались остроумные реплики. Под шикарной люстрой Фэй Ратленд, «авторесса» последнего бестселлера, позировала, прихорашиваясь, и односложно парировала многочисленные вопросы.
— Мисс Ратленд, это правда, что вы используете свое имя для продажи копий?
— Пардон?
— В нью-йоркском гетто ходят фотографии порнозвезд?
— Никаких порнозвезд, никаких порнофильмов, все ложь!
— Что скажете о супермодели в роли актрисы?
— О, это было бы здорово!
— Ваш третий муж — он связан с нью-йоркской мафией.
