Что ж, как говорится, сколько бы ни было эпсилонов, а дельта всегда одна. Алексей подкатил свое рабочее кресло к окну, снял ботинки и забрался ногами на сиденье. «Только бы не крутанулось ненароком, – подумал он, глядя, как далеко внизу мелькают огоньки машин. – Сегодня это было бы особенно досадно». Он усмехнулся, открыл форточку и высунул наружу руку с бюллетенем, а следом высунул и голову и закричал в фиолетовое московское небо, главное небо страны, которая уже завтра станет его, «и только его», как несомненно добавила бы дотошная алгебраичка, закричал что было духу:
– ХАЛЯВКА ЛОВИСЬ! ХАЛЯВКА ЛОВИСЬ! ХАЛЯ-Я-ЯВКА ЛОВИ-И-ИСЬ!
Эхо от его крика еще долго носилось над проспектом, распугивая окрестных воробьев.
Алексей спрыгнул с кресла, снова натянул ботинки и прислонился лбом к прохладному стеклу.
«Почему я так волнуюсь? – подумал он. – Это срабатывало тысячу раз, значит, сработает и сегодня. Просто не может не сработать. Уже завтра я стану главой огромной страны, первым лицом государства. Первым из ста пятидесяти миллионов лиц. – Он устало улыбнулся своему отражению в темном стекле. – А вот что будет делать Семочкин со своими полутора миллиардами – это уже его проблемы. Впрочем, уверен, этот проныра и тут как-нибудь да выкрутится”.
В конце концов, разве Сем Оч Кин – не китайское имя?
