кухне, смотрит, готов ли окорок, его поставили в духовку еще утром.
— Готов? — кричит Мэри из ванной.
— Еще минут пятнадцать, и все, — говорит Розали.
— В таком случае я приму душ. Розали, ты за мной. Потом Юна. За ней Клемент.
Юна тем временем бредет вдоль полок. Вдоль неисчислимых сокровищ. У Чаймсов есть первое нью- йоркское издание полного собрания сочинений Генри Джеймса. Жизнеописание Фрейда Джонса[8]. Книга Кристмаса Хамфри[9] о буддизме. «Мемуары страны Гекаты»[10], метр с лишним произведений Бальзака, том Сафо с параллельным переводом на мандаринское наречие китайского, под подоконником все пространство занимают труды по высшей математике. Имеются у них и несколько историй Англии, и множество книг Фихте и Шеллинга. Половину стены занимают книги на французском.
Между экземпляром «Das Kapital» и невзрачным руководством под названием «Как стать электриком для домашних надобностей за полчаса» Юна обнаруживает ту самую картотеку, о которой рассказывала Розали. Картотека умещается в узеньком картонном ящичке из «Вулворта» [11].
— Просто блеск что за идея, — говорит Юна, перебирая карточки. Алфавитный порядок — ее слабость.
— Мы как раз начали составлять картотеку нашей коллекции пластинок. У нас тысяча пластинок, не меньше, и мы хотим всю эту уймищу каталогизировать, — говорит Клемент.
Хлопает дверь ванной.
— Твоя очередь, — кричит Мэри.
На памяти Юны никто не принимал ванну так быстро. Мэри выплывает из ванной в китайском халате, длинные темные волосы подколоты. Благоухая сосновым лесом.
Розали говорит, что не видит надобности принимать душ: она и часа не провела на пляже.
— Ты неисправима, — сетует Мэри. — Розали приходилось долго улещать, чтобы она приняла ванну.
— Это когда мы жили в другой квартире, — говорит Клемент.
— Это когда вы жили в моей квартире, — кричит Розали из-под душа. Дверь она, как и Мэри, оставляет открытой.
— Квартира Розали была дешевле нашей, ну, мы и переехали к ней, — говорит Мэри. — Мы всего два месяца как живем отдельно.
— Розали недурно готовит, — говорит Клемент, — но салаты не по ее части. Она мелко-мелко рубила все подряд. Сначала салат, потом огурцы…
— В кожуре огурцов нет ничего питательного, — поучает Мэри, — но мы ее не выбрасываем, используем для косметических целей. Бедняга Розали, после того как мы переехали, осталась один на один со своим изрубленным в лапшу салатом.
— С нарезанными так крупно, что не засунешь в рот, помидорами, — говорит Клемент, — с перезрелыми оливками без косточек.
— Бедняга Розали, — кричит Розали. — Осталась один на один с дырявой дверью кладовки.
— Мы проделали в двери дыру для динамика нашего проигрывателя, — объясняет Клемент.
— Они всегда дырявят двери кладовок, — вклинивается Розали.
Юна, донельзя законопослушная, втайне ужасается таким великолепным пренебрежением к правам квартирохозяина. Но когда Розали выходит, Юна поспешает в ванну: не дай Б-г, Чаймсы причислят и ее к тем, кого не загнать в душ.
После ужина Клемент спрашивает Юну, что она хотела бы послушать, и Юна, ничего в музыке не смыслящая, робея, называет «Микадо»[12].
— Вам «Микадо» не противопоказан? — беспокоится она.
— Нам ничто не противопоказано, — говорит Клемент. — Бах, джаз, блюз…
— Учти, — наставляет Юну Розали, — Чаймсы — люди возрожденческие, широкие.
— Особенно я. — Мэри прыскает совсем по-детски — такая у нее манера, ни с того ни с сего плюхается на пол по-лягушачьи и пыхтит, как паровоз; Клемент меж тем считает до пятидесяти.
— Это для обезболивания родов. Так предвосхищаются схватки, — говорит он и ставит «Микадо».
Мэри крутит ногами в воздухе.
— Слышь, зайка, а Юна сказала, что поможет нам с каталогом пластинок.
Юна вспыхивает. Ничего такого она не говорила, но такая мысль у нее была, вернее, она надеялась, что ее попросят именно об этом. Как только Клемент догадался, уму непостижимо.
— Чур, не я, — Розали растягивается на диване.
Розали — жутко ленивая и некомпанейская, решает Юна и, желая показать Чаймсам, что она совсем не такая, опускается на пол рядом с Мэри и изготовляется приступить к делу. Мэри дает Юне пачку библиотечных карточек и свою авторучку, а Клемент вынимает пластинки из конвертов и читает дату записи, номер по Кешелю[13] и всевозможные заковыристые музыкальные сведения, о которых Мэри слыхом не слыхивала.
— Мы решили индексировать пластинки путем перекрестных ссылок, — говорит Мэри. — По фамилиям композиторов в алфавитном порядке, по названиям сочинений согласно с датой создания, ну и еще по нашему списку — там пластинки будут пронумерованы в соответствии с датой покупки. Так будет ясно, поцарапана пластинка из-за того, что ее часто слушали, или из-за дефектов проигрывателя.
Юна, не понимая ни слова, ничтоже сумняшеся, пишет себе и пишет, но, в конце концов, Клемент обнаруживает, что ей, кроме алфавитного каталога, ничего поручить нельзя.
— Раз так, пусть составляет библиографический указатель, с этим она вполне справится, — предлагает Мэри. — Ты читала «Путь в Ксанаду» Джона Ливингстона Лоуза? [14] Так вот, Клемент пишет в этом роде. Он работает над источниками мысли Пауля Тиллиха[15].
Юна говорит, что это должно быть очень интересно, но разве можно обнаружить источники мысли, если не умеешь читать мысли?
— Я исследую все книги, которые Тиллих когда-либо прочел. Задача крайне сложная. Мы с ним постоянно переписываемся.
— Как, он посылает тебе письма? — Юна изумлена. — Сам Пауль Тиллих, философ?
— Нет, мы прибегаем к посредству почтовых голубей. И речь идет о Пауле Тиллихе, президенте профсоюза плотников, — говорит Клемент. — Г-споди ты Б-же мой, девушка, тебя надо учить и учить.
— Особенно по библиотечной части, — язвит с дивана Розали.
Юна, однако, загорается.
— Вот это настоящее дело. Мировой важности. Настоящая наука!
— Тебе что, не нравится то, чем ты занимаешься? — спрашивает Клемент.
— Не нравится. Решительно не нравится. Мне опостылели латынь и греческий, мне плевать на этрусскую Афродиту, и я до смерти боюсь подхватить в Турции дизентерию, — откровенничает Юна. — Я завидую вам обоим, правда завидую. Вы одержимы, вы идете к цели, занимаетесь, чем хотите, живете полной жизнью.
Мэри наставляет ее:
— Ни в коем случае нельзя делать то, чего не хочешь. Нельзя идти против своего естества.
— Это все равно что идти против Б-га, — говорит Клемент.
Розали вскакивает с дивана.
— Б-г ты мой. Если мы опять взялись за Б-га, я еду домой.
— Я чувствую, — говорит Клемент, — что телеологический импульс во вселенной несомненно включает человека.
Розали запускает Лорда Главного Палача[16] на всю мощность.
— Я тебе вот что скажу: если ты хочешь написать диссертацию, — говорит Мэри, — потому что быть
