сигареты, достал спички, поискал взглядом знакомую консервную банку, заменявшую пепельницу. Прикурил. Сквозь полусомкнутые пальцы невидящий взгляд его проник дальше, за балкон, упал с пятого этажа вниз — и замер.
В саду перед домом девушка ловила котенка. Она только что, минут пять назад, вернулась с работы. Андрей видел, как она подходила к своему двухэтажному деревянному домику с остроконечной крышей, как открывала двери, нашарив левой рукой щеколду. В правой у нее была объемистая хозяйственная сумка… Было уже полседьмого вечера. Девушка, словно вспоминая что-то, постояла на крыльце, потом зашла в дом, оставив сумку на ступеньках. Когда она, уже в халате, вышла обратно, о сумку терся рыжий котенок. Андрей и не заметил, как он подкрался. Нагнувшись, хозяйка хотела его погладить, но котенок убежал в сад. И тогда девушка раздвинула руками куст черемухи у самого крылечка и шагнула в траву, как в первую утреннюю воду. Андрей отвел было глаза, переведя их на пустую дорогу перед домом, но они сами устремились вниз, к девушке.
Котенок смешно приседал, пружиня хвост, и фыркал на нее. Тогда девушка останавливалась и приседала тоже, привычным жестом запахивая халат на круглых коленках и тихо улыбаясь. Успокоившись, котенок опускал хвост и, пятясь, отступал ближе к кустам черемухи, кося взглядом в сторону. Видно было, что ему нравится, когда его ловят. Девушка выпрямлялась и, нащупав ногами полускрытую в траве тропку, сторожко приближалась к расслабившемуся котенку. Ноги ее ступали легко, выбирая почву потверже и траву пореже, чтобы не упала на них предвечерняя роса. Коленки при этом обнажались и плыли над травой, почти независимо от хозяйки.
Наконец котенок припал всем телом к грядке. Поведя усиками и изогнувшись, он до того жалобно воззвал к девушке своей бессловесной мордашкой, что она даже не стала брать его в цепкие пальцы, а лишь пригладила взъерошенную мокрую шерстку да прошептала что-то неслышное: кис-кис, наверное.
Андрей стоял на балконе, нервно наблюдая за ними…
И столь чужеродной, столь ненужной показалась ему подбирающаяся к губам сигарета, что, торопливо затянувшись еще два коротких разочка, Андрей сунул ее не глядя в консервную банку и понял отрешенно, с отчаяньем — пропал. Пришло лето, наступил отпуск, настала светлая медленная беда.
Девушку звали Олей…
Дорожка так же внезапно кончилась, ноги наткнулись на снежную кромку, и Андрей сделал короткую вынужденную пробежку, довольно нелепо, если глядеть со стороны, перебирая ногами и отчаянно размахивая свободной рукой. Остановившие, он стал отряхивать пальто от приставшей снежной пыли. Разогнулся, поднял глаза и увидал всего в нескольких метрах впереди себя, за оконным стеклом, мальчика лет шести. Дом здесь выдавался углом к тротуару, и окно смотрело прямо на дорожку. В комнате, где находился пацан, очевидно, было тепло, так как одет он был легко — в светлую рубашку я шортики. Мальчик стоял на стуле — Андрей видел за ним высокую гнутую спинку, — задумчиво смотрел на Андрея и водил пальцем по прозрачному мокрому стеклу. Андрей представил себе звук, который при этом должен был раздаваться, — резкий, наполненный, скрипучий и тонкий, как само стекло, — и улыбнулся.
Они встретились глазами, и Андрей замер.
— Что, брат, болеешь? — спросил он мысленно.
— Болею… — отозвался пацан.
— Даже из дому не выпускают?
— Не выпускают… — ответил мальчик взглядом, продолжая водить плоским белым пальчиком по стеклу.
Мальчуган был так серьезен и глаза его смотрели на Андрея с такой спокойной печалью, что тот сначала решил — мальчик болен уже давно и не на шутку. Решил, но тут же испугался этой мысли.
— Что это с тобой приключилось? — поинтересовался Андрей.
— Да так… — Глаза у мальчика стали еще печальнее, он закашлялся.
Между ними, казалось, проплыли белые тени больничных халатов, и Андрей постарался сменить тему разговора.
— Видел, как я?..
— Видел. Здорово! — Мальчик заметно повеселел. Теперь стало ясно, что ничего серьезного у него нет. Так, легкая простуда. Несколько дней, и все будет в полном порядке.
Мимо по тротуару прошла та самая тетка с кошелкой и неодобрительно покосилась на застывшего Андрея. Мальчика за оконным стеклом она не увидела. Андрей чуть сдвинулся в сторону, запоздало освобождая тетке дорогу, но взгляда от окошка не оторвал.
Мальчик слегка усмехнулся.
— А тетка-то… важная!
Глаза его заискрились улыбкой. Андрей понял и покраснел.
— И что, многие так… катаются? — спросил он.
— Все! Если, конечно, рядом никого нет.
— А тетки?
Взгляд мальчика понимающе посерьезнел. Мужская солидарность гордо светилась в нем.
— Нет, конечно. Они — нет!
А потом в глазах высветилось — чуть притененное застенчиво дрогнувшими ресницами:
— Вот вырасту, тоже так буду!
Андрей хорошо, очень хорошо его понимал. Мальчугану за окном было неинтересно кататься сейчас, пока он не стал взрослым. В конце концов, легкая простуда и кашель — это ненадолго. Вот выздоровеет, наденет пальтишко и легкую шапочку с помпоном, выскочит на улицу и будет кататься наперегонки с другими такими же пацанами — весело, по всем ледяным дорожкам в округе, сколько их ни есть — взапуски, взахлеб. Легко и привычно. Раз, другой, третий. Наперегонки, на спор, кто быстрее и дальше…
А потом вырастет, повзрослеет, приобретет мужское пальто и шляпу, наденет подаренный женой галстук и отправится на работу… И однажды, погожим зимним днем, остановится вот так же внезапно, вдохнет полной грудью морозный воздух, оглядится по сторонам — нет ли где поблизости тетки с кошелкой? — и оттолкнется что есть силы от плотного слежавшегося снега, и заскользит по сверкающей ледяной дорожке… И может быть, упрется взглядом прямо в понимающие печальные глаза пацана за прозрачным, слегка зеленоватым стеклом…
— Ну, счастливо, парень! — помахал Андрей мальчику свободной рукой.
— До свиданья, дядя… — серьезно ответил тот.
