пациентке, а к Сталину за выволочкой. Приехали — забор огромный, мы без проверки в ворота въехали. А там он — памятник! Отец народов. ЖИВОЙ! У меня аж ноги подкосились. Вошли в комнату, где Политбюро заседало, а с левой стороны — его спальня. Колоссальных размеров стол накрыт накрахмаленной скатертью, на нем чайник электрический и коробка шоколадных конфет. Он мне протягивает: «На, ешь!» И бросил журнал со своими снимками — чтобы я их смотрел, значит, пока он сам с матерью ушел на конец комнаты разговаривать, где портрет Ленина висел. Когда они вернулись, Сталин мне заявляет: «Ты, махновский бандит, долго еще будешь драться по улицам? — А затем, поворачиваясь к матери: — Почему ты его упустила?! Что ты прячешься за свою работу? Вот твоя работа!» И на меня указывает. Мать сидела как мышка, пока меня Сталин отчитывал.
«Все, с завтрашнего числа едешь в «Артек» на две смены. Дадут тебе красное знамя — будешь носить его на всех выходах, оправдай». Провожая, он по одной щеке вот так меня погладил, а по другой — вот так похлопал. Ну, думаю я, значит, мое дело еще не совсем гиблое…
По глобусу Хрущева
— Ну что, объяснил я тебе про свое знакомство со Сталиным? Давай по делу…
Это все вранье, что якобы из-за так называемых массовых репрессий наши Вооруженные силы остались без командования. Говорят, что 40 тысяч командиров были расстреляны к 41-му, и именно поэтому немцы дошли до Москвы.
На самом деле они были не расстреляны — уволены, а после январского пленума 39-го года 18 тысяч из них вернули обратно.
Еще один миф, что Советский Союз выиграл войну, потому что ему помогали Соединенные Штаты и Англия. И самая главная неправда — что Сталин не был великим полководцем, что он воевал по глобусу, как ляпнул Хрущ…
—
— Хрущев. Этот враг народа… Принимал меня после смерти Сталина четыре с половиной часа. Его интересовало: знаю ли я, где находятся сталинские архивы? На что я ответил, что не архивариус и такие вещи мне неведомы. Я убежден, что он был настоящий вредитель. Хотя меня он и опасался. Когда председатель КГБ Шелепин на меня справку сочинил, Хрущев его тут же продал: «Это, — говорит, — не я — это Железный Шурик. А лично я вас люблю и уважаю». Но сам Хрущ разложил партию, отменил диктатуру пролетариата, завалил травопольную систему Вильямса… А Сталин — это гений, какого земля больше не рождала. В Гражданскую Ленин посылал его на самые ответственные операции: Царицын — Сталин, Колчак — Сталин, Юденич — тоже Сталин… Где Жуков эскадроном командовал, Сталин командовал фронтами. В Отечественную он выезжал на самые трудные участки, изучал на месте топографическую карту предстоящего боя и давал указания, как строить оборону. И в 41-м году — тоже. Он лично смотрел, как рассредоточились 19-я, 20-я и 22-я армии, проверил, как укрепляется Можайская линия. После этой инспекционной поездки было дополнительно направлено на фронт шесть стрелковых дивизий, шесть танковых бригад и десять артиллерийских полков. Вот вам и личное участие Сталина в обороне Москвы.
Спрашивали у Василевского: «Выезжал ли Сталин на фронт?» Он говорит: «Не знаю…» А я знаю из его документов, что Сталин был на всех фронтах. Мне они попадались в больших папках-скоросшивателях, отпечатанные на машинках. Так что не надо мне говорить, кто войну выиграл.
—
— Потому что у Сталина началась ангина. Температура 40. Он говорить не мог. Это его самое слабое место — горло. В 48-м, когда на финской границе мы английского резидента брали, я тоже сильно простудился и свалился в горячке. И вождь просидел у моей постели целую ночь.
А врачи Четвертого управления и охрана его в передней топтались, не смея войти. Я ему объясняю: «Товарищ Сталин, нельзя вам тут быть, у вас горло». — «Опять поучаешь?.. Я сам знаю, где мне быть и что делать». Вот такой он был — Чингисхан! А все остальные, кто вокруг, — букашки. Жуков — у того вообще военного образования не было, он краткосрочные трехмесячные курсы кончал.
—
— Я таких коммунистов не знаю. Был у него после Победы секретный обыск на даче, где обнаружили, кажется, шестнадцать норковых шуб, вывезенных из Германии. И еще четыре тысячи метров всякого барахла типа панбархата, сорок редких гобеленов. МГБ этим занималось по приказу товарища Сталина.
—
— Ничего не скажу: жалкая тварь, сифилитик. Его размазали по стенке, как комара, бывшие же друзья-товарищи, но в войну он сыграл великую роль. Авиация, металлургия — это все Берия. Поэтому ему Сталин и маршала дал, хотя я в принципе был против. И еще одну сказочку развенчаю — по поводу того, что он женщин к себе в особняк насильно отвозил. Ничего подобного: все они — и школьницы, и дамы — ехали к нему по доброй воле и в твердой памяти. И сами с ним там оставались — вот это правда.
Экспонат из охраны
— Воевать я начал в 17 лет. До войны учился в аэроклубе, и одна из маминых пациенток была женой начальника этого аэроклуба. В 14 лет начал с планеров летать, и он мне дал «медвежью программу»: там, где по норме положен был новичку один полет, мне — сразу двадцать.
На фронт я попал несовершеннолетним по личному указанию Сталина; меня в «первоначалку» не взяли, потому что учить меня было нечему — я и так летал лучше всех. Василий Сталин был истребитель, а я — бомбардировщик. Пикирующий бомбардировщик. В 44-м году меня с Малой земли выдернули, после осколочного ранения, и вызвали в Кремль, где учили по индивидуальной программе лучшие наши работники. У меня в друзьях была Аэлита, полковник госбезопасности; в сталинской охране она проработала семь лет. Она еще жива, кстати. Красавица писаная, прелестное создание — я когда ее первый раз увидел в 47-м году, в Зеленой Роще в Сочи, то поразился, что такие женщины существуют на свете. А Саша Джуга еще пошутил: «О, какие экспонаты тут водятся!»
В 22 года, в 48-м, я был назначен начальником аналитической службы сталинской контрразведки. Я был генерал-майором — не по заслугам, а по должности. У меня 11 генералов находилось в подчинении. Сталин мне полностью доверял. Первые три месяца присматривался, а потом подписывал после меня документы не читая. Однажды был такой момент: я сидел и работал, а Сталин зашел. Он говорит: «Ты пиши, а я здесь побуду». Два часа провел рядом, молчал, потом похлопал меня по спине и ушел. Акцент у него был сильный. Вот такой примерно…
—
— Профессор Воскресенская сказала, что отличить мою речь от сталинской невозможно. Потом, у меня же одинаковый с ним почерк. Вещи удивительные происходят. Их ничем, кроме мистики, не объяснишь. Внешне мы в молодости были одно лицо с Васей Сталиным. С ним нас свел Джуга. Отца Василий страшно боялся, за него и пострадал. После смерти Сталина он плакал: «Мне не жить…» И точно: сразу эти сволочи его посадили. Отыгрались на сыне. Я Хрущеву в личной беседе заявил: «Зачем вы так? Ведь у вас тоже дети имеются. Не ровен час, жизнь — такая сложная штука…» Но он его и выпустил из тюрьмы — через год после этого разговора где-то.
— Вася был хороший человек, добрый, душевный, особенно как выпьет. А Яков — дерьмо. Это не просто так, что Сталин за сына не переживал, когда тот в плену сгинул; была ситуация, после которой я могу сказать, что Якова можно лишь презирать. Но в чем его вина — я рассказывать не стану. И вам настоятельно советую больше меня не перебивать…
