корчащегося у него за спиной врага.
Я попытался встать, но встать с колен не смог, и долго, как мне показалось, блевал в примятую моей стокилограммовой тушей, утяжеленной керамической бронёй и снарягой, мокрую, жухлую листву.
Хемуль поднялся, махнул кому-то рукой, и от опушки отделилась ещё одна фигура в камуфляже лешего. Человек был явно высокого роста, но его фигуру полностью скрывал костюм. Он подходил не спеша, оглядываясь вполоборота, его М-18 – великолепная модификация М-16, но под российский патрон 7,62 – покоилась на левом локте, а за спиной виднелось странного вида длинное ружьё, закутанное в маскировочного вида тряпку.
Подойдя к раненому врагу, он деловито приподнял его и скинул с головы моего подрагивающего в конвульсиях несостоявшегося убийцы накидку костюма.
Бледное лицо под матовой каской, с вытекшими глазами, изорванное осколками, и полный тёмной густой крови рот с выпадающими в сгустках крови зубами, придали мне новые силы, и я снова изверг остатки утренней трапезы в уже начавшую впитывать блевоту листву.
Я сидел на земле, прислонившись спиной к дереву. Ребята занимались своими делами. Патагеныч – уже без боевого маскарада, но еще не отмывший от камуфляжной раскраски свою широкую и добрую морду над вечно нечесаной бородой – как гора возвышался над костерком с перекладиной из кривой, по местным обычаям, палки, усердно кашеварил.
Хемуль, со свойственным ему хладнокровием, разрезав на раненом слепом пленнике одежду, поил оного водой, периодически что-то успокаивающе приговаривая.
Раненный, видно, отошел уже от шока – ему явно вкололи наркотики и стимуляторы, даже пытался отшучиваться. Хемуль не спешил.
Заботливо наложив повязку на глаза пленного, он по возможности тщательно промазал раны на его лице, смыл ватным тампоном кровь. Тот очухался уже от шока, но явно не осознавал происходящего. Он что-то невнятно, но усердно причитал про свои офуенные связи в командовании Объединенной Группировки, про счета в европейских банках с миллионами кровных долларов, накопленных праведным трудом, и про то, как щедро он отблагодарит своего друга. Он – сам Мазератти! Лучший стрелок Зоны и возможно – всей Европы. В его бригаде три Гаусс-винтовки, которых единицы даже у Монолита. Он очень… очень… После короткого тревожного забытья, явно немного очухавшись, Мазератти осмелел, начал задавать вопросы – кто мы, где его товарищ, почему он ничего не видит – может мы развяжем ему глаза…
Брррррр, я, как сквозь пелену, видел, как отшатнулся от своего варева у костра Патагеныч, прямо с ложкой в руке, и шлёпнулся на задницу, громко ойкнув и смешно вскинув вверх бороду.
Хемуля словно подменили. Он хладнокровно, методично, бил ботинком по коленным чашечкам корчащегося и орущего от боли, очевидно, пронзающей мозг даже сквозь завесу наркоты, пленника.
Сделав передышку, Хемуль присел у костра и прикурил от уголька. Костёр весело потрескивал, варево утробно и сытно булькало, Патагеныч и я сидели молча, боясь даже привлечь к себе взгляд озверевшего Хемуля. Голый, избитый и израненный пленник стонал и корчился поодаль, и это явно сказывалось негативно на выделении нами пищеварительных соков. Хемуль нервно курил – я впервые видел его курящим, да еще и самокрутку, испускавшую едкий противный дым, до боли похожий на дым от местной, мутировавшей наркотической травы.
Патагеныч осторожно, чтобы не выступить в роли громоотвода для совсем, очевидно, съехавшего с катушек Хемуля, поднялся и робко продолжил помешивать варево.
Хемуля мелко трясло. Я заставил себя встать, обрести силы и помочь ему сделать то, чего он сам, наверное, даже накрутив себя, сделать боялся.
Подойдя к жалобно скулящему пленнику, я грубо взял его за волосы и поволок в сторону оврага поодаль от нашего бивуака…
Вернувшись, я не стал сразу подходить к ребятам, которые, явно курнув и пропустив по сотке, о чем-то весело, но привычно приглушенно ржали у костра. Я смачно облил кривоватый куст метрах в десяти от лагеря, стараясь аккуратно облить все его крупные ветки. Почти получилось.
Руки, стереть с которых кровь мокрой листвой там, в овраге, откуда я вернулся уже один, удалось не очень хорошо – они мелко тряслись, и попасть по кусту было сложно. Вдалеке слышались глухие хлопки выстрелов, завывание и вскрики зверей, и фоном к этому был заморосивший снова мелкий дождичек, и шелест, и запах опавшей и попревшей за зиму листвы.
Дышалось удивительно легко. Весна вступала в свои права…
Исход
Мы шли по звериной тропе, сторонясь дороги. Тропа шла параллельно асфальту, но мы полностью доверились чутью местных тварей, потому что риск нарваться на дороге на мину военных или на аномалию был несомненно выше. На тропе, конечно, встречались скелеты – привычное в Зоне дело, иногда даже человеческие: похороны тут были уделом избранных, и все обитатели Зоны, включая людей, совершенно безразлично относились к ним.
Точка встречи с Луисом была уже близка, и мы свернули с протоптанной тропы на юг, к заброшенному хутору, от которого, судя по плану, остались одни руины. До Периметра по прямой была пара километров, и мы, привычно внимательно оглядывая окрестность в поисках аномалий и бандитских засад, двигались очень медленно, рефлекторно приседая при любом подозрительным шуме или знаке, поданном исполнявшим роль проводника – как самый опытный – Хемулем.
Настроение было отличное – мы хорошо поживились артефактами, приборами и снарягой убитых наёмников, и даже получили наши гонорары живыми американскими деньгами – в рюкзаке Мазератти было больше полутора миллионов долларов наличными, в новеньких стотысячных купюрах выпуска две тысячи семнадцатого года – покойный убийца явно нёс такую сумму кому-то в уплату за очень серьезную услугу. После честной делёжки на троих Хемуль сразу же отвалил мне заработанные двести тысяч, а смешно трясшему нечесаной бородой Патагенычу, отказывавшемуся брать с Хемуля обещанные им деньги за эту операцию – мол, в расчёте за спасение – пообещал дать больно в нос пяткой. Мы невольно оглядели его новые, но тяжелые и испачканные слякотью Зоны ботинки, что послужило убедительным аргументом и положило конец длительной дискуссии. Патагеныч, засунув пачки долларов в целлофановый мешок, упрятал их в рюкзак и нервно закурил…
Луис ждал нас у заброшенного хуторка. Его верные бойцы, чернокожие камерунские спецназовцы, заняв позиции, замаскировались, и мы даже не пытались их найти – зачем?
У хутора, на открытое пространство, вышел военный в великолепной экипировке НАТОвского образца, чистой (очень удивительно для Зоны) и почти не поношенной. Тепло встретив и обняв Хемуля, он проводил нас в оборудованный благами цивилизации подвал одного из домов, где капитан Гуген, как выяснилось, устроил себе штаб. Зависть меня мучила откровенно – у этих парней был даже складной пластиковый душ: стоял в углу комнаты, с насосом, работающим сто часов от батареи, со встроенной системой регенерации воды.
Гоугенд стоял у стены, вглядываясь куда-то через мутное стекло окна у потолка – землянка и подвал, увы, были тут, внутри Зоны, самыми комфортными обиталищами…
Он, не разводя ненужных разговоров, рассчитался с Хемулем наличными, и, после пропущенный три раза подряд по русскому обычаю рюмок шведской, очень чистой и вкусной водки, почти не торгуясь, выкупил у нас весь взятый с наёмников хабар.
И он, и мы прекрасно понимали опасность – наёмники-убийцы могли попытаться рассчитаться с нами за ликвидацию их лидера Мазератти, однако смерть была привычным завершением карьеры в Зоне и я, глядя на беззаботно веселящихся товарищей, старался не заморачиваться ненужными мыслями. Так проще…
Капитан, понимая наше состояние, постарался отвлечь нас рассказом о своей жизни, который мы слушали с неподдельным интересом. Ведь не каждый день доводится узнать о том как живут люди на столь мало известном у нас огромном «чёрном континенте»…
Он в городе Эдеа не большом городе недалеко от самого крупного порта центральной Африки – Дуала, в простой семье из семи детей. Это среднее количество детей для Какмеруна того времени, пояснил он. У
