«А мне что?»- подумал он и ему от этих мыслей стало неприятно.
«Кроме того, правительство гарантирует выплату среднегодовых прибылей от наших заводов за прошедшие двадцать лет…
«Ха-ха! Ха-ха! Ха-ха! — засмеялся Пуранковский, — Кукушкин — миллионер! Да ты, подлец, перед революцией промотал все свое состояние, а сейчас хочешь воспользоваться моментом…»
«Правильно! — поддержал Пуранковского высокий господин в очках — Ты сам хвастал, что не оставил большевикам ни гроша!»
«Неправильно! Ложь! Клевета!» — завопил благим матом Кукушкин.
Война еще не началась, ну ему, казалось, что он уже вновь владеет тем, что досталось по наследству от жадного и экономного отца, поэтому он с жаром начал доказывать свою правоту. К нему подошел Пуранковский. Кукушкин знал, что нервы старого вояки взвинчены до предела, и предпочел замолчать — возрази ему, может последовать неприятность.
«Что предложите мне?» — резко спросил старик и в упор посмотрел на купца.
«Вы — генерал!!!»
«Кто? Я — генерал?»
Пуранковский резко отшатнулся от Кукушкина.
«Я — генерал!»
«Полный! Непременно полный!»
Старик схватился за живот и повалился на кресло, давясь от смеха.
«Ха-ха-ха! Ха-ха! Купец присвоил мне генерала».
«Смешного здесь ничего нет! Вы заслужили!» — Кукушкин обвел взглядом своих собеседников, ища поддержки.
Пуранковский встал, откашлялся, резко оттолкнул кресло от себя и снова принялся ходить по комнате, нервно пощипывая поседевшую бороду.
«Я заслужил генерала!!! За что? За какие заслуги?»
Кукушкин хотел было объяснить, но Пуранковский решительно замахал руками.
«К черту! Генерал … Двадцать лет меня презрительно называли «русса», а тут вспомнили — господин полковник, пожалуйста, на службу. Нет, дудки, я не намерен служить в финской армии. Пуранковский не сражался против русских, хотя в свое время не одобрял революцию в России. Давно я понял свою ошибку, что не вернулся на родину, а вы хотите втянуть меня в страшную авантюру».
Он взял с этажерки повестку, изорвал на мелкие части, бросил в камин и ушел в спальню.
В комнате наступила тишина. Никто не решался первым нарушить тишину, тем самым вызвать новую вспышку гнева Пуранковского — старшего. Гости стали по одному подниматься из-за стола и уходить.
Не выдержав неловкого молчания, жена Владимира спросила: «Папа, почему все думают, что война непременно должна быть с Россией?»
«Не знаю, — ответил Беляев, и немного подумав, добавил: — может быть просто маневры, переподготовка, учения …»
«Не знаешь! — презрительно ответил старик из спальни, услышав ответ Павла. А с кем нам еще воевать? Со Швецией? С Норвегией? Че — пу-ха! Там нет даже пограничных кордонов. Да где это было слышно, что мы воевали со своими северо-западными соседями?»
«А немцы разъезжают по всей стране, разве для прогулки?» — вставил Владимир.
Упоминание о немцах вызвало новый гнев старика. Он выбежал из спальни в одном нательном белье и с силой ударил кулаком по столу.
«Володька! Запомни, Володька! Твоя родина — Россия! А вы господа, идите прочь! Наши дороги разошлись!»
Сын посмотрел на отца умными глазами и ему стало жаль старика. Владимир любил его, но знал, что отец горд и упрям и своего решения никогда не изменит. На глазах Владимира выступили слезы: он понял — отказ от службы — каторга.
Через несколько дней мирная жизнь кончилась и шайка авантюристов поплелась в хвосте наступающих фашистских колон, как стая диких шакалов за своей добычей.
В противоположенную сторону везли старика Пуранковского. Не доезжая Петсамо — Никелевых рудников, он умер. Полицейский проверил документы и махнул рукой. Старик больше не слышал презрительного слова — «русса», последний раз сказанного в его адрес.
Только Павел Беляев остался в Хельсинках. Его зачислили переводчиком при следователе морского ведомства. С утра до вечера он переводил на финский язык какие-то бумаги, привезенные неизвестно откуда. Часто его вызывали на радиостанцию и он пускал в эфир написанные чужой рукой лживые и клеветнические сообщения. Изредка сторожевые катера уходили в море. На палубе Павел чувствовал себя спокойнее. Он стоял в матросской форме, как двадцать лет назад, с той лишь разницей, что на бескозырке надпись «Севастополь» была заменена — «Маннергейм».
2. Отступление
Биография Леонида Маевского короткая: четвертый сын у отца, не считая сестер. Мать часто вспоминала, что Леонид родился в голодный 1922 год, когда на ДВК шла Гражданская война. Власть переходила из рук в руки и его отец — сельский учитель, преследуемый белогвардейцами, вынужден был скрываться в подполье, а мать ходила батрачить, оставляя его под присмотром старших детей. Трудным положением в детстве мать объясняла хилость сына, не замечая, что за внешним небогатырским телосложением кроется здоровый организм, позволивший Маевскому стать хорошим физкультурником. В Балтийском флоте он был сильнейшим футболистом и лучшим лыжником. После изгнания всевозможных правителей и атаманов, отец, старый подпольщик вернулся к любимому занятию учителя. Леонид знал о прошлом отца и гордился им. Пионерский галстук сменил на комсомольский знак. Семнадцати лет он окончил десятилетку и поступил в Николаевский кораблестроительный институт. 17 сентября 1939 года его вызвали в горвоенкомат. В октябре месяце прибыл в Краснознаменный Балтийский флот. Через два месяца Леонид высаживался десантом на финский остров Сейскар. Позднее, в лыжном отряде комбрига Денисевича, «бороздил» Финский залив, поддерживая наступающие части красной Армии.
Закончилась война с Финляндией. Отгремели боевые дни. Финская военщина была поставлена на колени. Остались воспоминания минувших событий и память о товарищах, отдавших свою жизнь за родину, да на лице появилась лишняя складка — следы суровых дней, проведенных в боях.
Наступил период мирной учебы. Маевский окончил бригадную школу и получил назначение в батальон, в котором принимал боевое крещение. Друзья встретили приветливо. Командиры поздравили с успешным окончанием школы. Футболисты были в восторге: вернулся лучший игрок команды.
Маевский ниже среднего роста, сухощавый блондин, спокоен и выдержан. На занятиях говорил тихо, не горячился и не кричал, подбирал всегда слова выразительные и простые, чтобы они доходили до сознания того, к кому он обращался. Прежде чем сказать, он тщательно обдумывал и уж если сказал, то никогда не изменял своего решения.
«Маевский сказал — закон, это правда, так и будет!» — говорили о нем моряки.
Маевский не жалел прерванной учебы в институте, но не оставлял мысли продолжать ее. Среди многообразной и трудной работы он находил время учиться. Когда ему предложили преподавать историю народов СССР краснофлотцам и младшим командирам, он с охотою согласился. За его добродушный нрав, прямую натуру, веселую улыбку, твердую волю, хорошую военную и физическую подготовку любили и уважали бойцы, а командиры ставили в пример другим.
В субботу 21 июня 1941 года Леонид был на семинаре руководителей политкружков. Старший политрук проводил инструктивное занятие и отмечал недостатки прошлой работы. Маевский внимательно слушал, делая пометки в блокноте. Когда закончились занятия, он пошел к футболистам. Завтра предстояла решительная схватка на футбольном поле. В прошлое воскресенье командир части обещал игрокам, при условии выигрыша у сборной бригады, повести их в Таллинн. Поэтому Леонид хотел поговорить с товарищами и обсудить все заранее.
