было десять лет назад, давно уже быльем поросло.
Зажиточный рыбак, степенный и осанистый, глаза табачного цвета прячутся за дряблыми обвисшими веками, словно в засаде. Смоляные, с сединой волосы он заплетал на пиратский манер, брился так, что на щеках и подбородке оставались порезы – не результат криворукости, а дань странноватой местной моде. По ивархийским поверьям, если исполосовать себе физиономию во время бритья, тем самым отведешь более серьезную беду, откупившись от нее малой кровью.
Гаян к этим суевериям относился скептически. Скоро и сам Обавий Клах обнаружит, что ни от чего он своими царапинами не откупился.
Его сопровождал нескладный парень с луково-рыжей косицей и выпирающими лошадиными зубами, судя по ругардийскому выговору – еще одна залетная птица вроде самого Гаяна. При Клахе он выполнял обязанности толмача и советчика по заморским торговым уловкам. Прижимистый ивархиец не хотел продешевить.
Ни тот, ни другой не обратили внимания на смуглого темноволосого мужчину лет тридцати с небольшим, с аккуратно подстриженной бородкой и безразлично прищуренными глазами. Черная шелковая рубашка с красной вышивкой по вороту, шаровары из добротного сукна, на поясе кинжал и кошель. Видно, что не рвань, и на прощелыгу не похож. Клаху бы задуматься, а не похож ли этот прилично одетый господин на наемного убийцу, но он решительно не желал вспоминать о том обстоятельстве, которое могло стать поводом для такой напасти. Перспектива грабежа его покамест не пугала: торг еще не завершен, и деньги не переданы из рук в руки, а товар хранится в надежном месте – в пакгаузе под замком.
Гаян, украдкой за ним следивший в переполненном зале гостиничной ресторации, отметил, что староста Верхних Перлов – мужик крепкий и должен неплохо владеть ножом. Очень может быть, что в молодости пиратствовал, у островитян это своего рода отхожий промысел. Зато второго можно в расчет не брать, это не охранник, а цивильный грамотей, к тому же
Ресторация оглушала многоголосой болтовней, женскими взвизгами, пиликаньем скрипки, слепила зеркалами в простенках и золотозубыми улыбками ругардийских торговцев. «Сытая камбала» – заведение не настолько роскошное, как «Островная корона», зато обстановка здесь куда более непринужденная. Самое главное, демоны тут нечастые гости. Из «Короны» Гаян с Лиузамой уже три дня как съехали – после того, как им подали на завтрак свиные отбивные.
Сами по себе котлеты нареканий не вызывали: свежие, неплохо приготовленные, в меру сдобренные приправами. Если бы только Лиузаме не взбрело в голову поинтересоваться, откуда взялось это мясо!
– Свинину, что ль, из-за моря привезли? – справилась она у слуги, принесшего в номер завтрак. – А то болтали, тут, на острове, все, что было, уже подъели…
И кто заставлял этого балбеса, расторопного, но недалекого, с ходу выкладывать правду?
– Никак нет, госпожа, то есть, истинно так, подъели, но свинку эту, с позволения сказать, держали не для кухни. Господа из демонов ее это самое… С вашего позволения, телесным утехам предавались, а нынче ночью свинья померла, не выдержамши, вот мы и решили, пользуясь оказией, господ постояльцев отбивными котлетками порадовать… Кушайте на здоровье!
Гаян понял, что он это есть не будет. Прошли те времена, когда он с голодухи готов был слопать все, что хотя бы отдаленно походило на еду, и дрался с береговым зверьем за моллюсков и трясоногов.
Лиузама свела к переносице белесые брови и решительным тоном, словно отодвигая от себя что-то невидимое, произнесла:
– Благодарствуем, но мы тогда покушаем чего-нибудь другое. Заберите свою гадость и дайте нам рыбные фрикадельки!
Слуга слегка обиделся, но спорить не стал, подчинился безропотно. Работа в «Островной короне» приучила его к тому, что пререкания с постояльцами иной раз чреваты самым плачевным исходом.
– Гаян, не хочу я больше тут жить, – объявила Лиузама после завтрака. – Они свиней трахают, и свиньи, видишь, от этого умирают… Давай куда-нибудь переселимся? Хоть в халупу, но подальше, а то здесь тошно.
– Как скажешь, – согласился Гаян.
Его тоже нервировало соседство демонов, а Лиум за прошедшие дни более-менее освоилась и в целебных ваннах по нескольку раз в день больше не нуждалась.
Она не хотела, чтобы он обращался к ней на «вы» и называл ее «госпожа», или «моя леди», или «сударыня». «Я тогда чувствую себя странно, словно все вокруг стеклянное», – что она под этим подразумевала, он так и не понял, но на общение без формальностей согласился сразу. Гаян и Лиузама, два потерянных существа с исковерканным прошлым и неопределенным будущим – к чему им разводить между собой церемонии?
Он почти допил свое пиво, когда по залу «Сытой камбалы» пробежала волна ропота:
– Айвар!.. Айвар идет!
Началась суматоха, часть публики потянулась к выходу. Нескладный ругардиец что-то говорил Клаху – вероятно, объяснял, кто такой Айвар и почему его надо бояться – потом оба встали. Немного выждав, Гаян тоже поднялся. Пока все складывается благоприятно.
Клиент и его спутник повернули к лестнице. Следуя за ними с рассеянным видом, Гаян мимоходом бросил взгляд в сторону распахнутой двери. Розовато-лиловая сумеречная улица казалась опасной, как бездонный омут. У края узкого тротуара стояла запряженная ишаком замызганная коляска. Напротив, возле освещенной масляными фонарями фиолетово-белой стены, выстроились девицы в сетчатых мантильях. По середине мостовой неспешно вышагивал дородный черноволосый детина в темном балахоне вроде монашеского, подпоясанный широким узорчатым кушаком, с футляром за спиной. Звали детину Айвар, а в футляре у него была лютня.
Обавий Клах и его толмач уже скрылись за изгибом лестницы. Деревянные ступеньки на каждом шагу скрипели. Кто-то из поднимавшихся впереди уронил бутылку: ругань, хруст стекла, шибающий в нос винный запах, сверху падают тяжелые сладкие капли. Проще всего догнать и ударить в толкучке, но Клах должен напоследок узнать, за что его убивают – это обязательное условие.
Когда Гаян вместе с несколькими пьяными постояльцами добрался до четвертого этажа, снизу донесся приглушенный перекрытиями громовой возглас:
– Здравия вам, люди добрые!
Иной раз говорят, что нет ничего хуже безголосого песнопевца. Как же тогда насчет песнопевца голосистого, но начисто лишенного музыкального слуха? Айвара природа одарила мощным богатым басом, зато на ухо ему тролль наступил – не иначе, из зависти. Нимало не смущаясь сим обстоятельством, он избрал стезю странствующего барда и уже с полгода изводил жителей острова Ивархо своими концертами. Те согласны были заплатить вскладчину, лишь бы отослать эту луженую глотку на материк, но никто не соглашался брать его на корабль: он же во время путешествия
Тускло освещенный коридор с дверями по обе стороны и затоптанной ковровой дорожкой. Завернув в тупичок, Гаян коротко постучал в предпоследнюю дверь. Представился торговцем, справился насчет лекарственных водорослей, называемых «рыбьим ожерельем» и «волосами Каривы»: он-де готов дать за товар настоящую цену, не то что другие. Обавий Клах заинтересовался, а его советчик, которого звали Закер, забеспокоился – видимо, ругардийские купцы посулили этому парню приплату, и пока он оправдывал их надежды, но появление конкурента грозило похерить все его старания.
Не вдаваться в разговоры на рыночную тему, иначе поймут, что гость в этом ни бельмеса… Гаян выложил на стол кошель с золотом – «задаток» – и предложил обмыть сделку. Попробовав на зуб одну монету, другую – никакого обмана! – Клах ударил ладонью по засаленной столешнице и азартно провозгласил:
– Эх, по рукам! Наливай!
– Климьярейское, на травах, – Гаян вытащил из кармана шаровар плоскую серебряную фляжку. – Чай, не в первый раз сторговались…
Староста Верхних Перлов после намека на дальнейшее сотрудничество засиял, как восхитившая Лиузаму
