«Эквивалент знаний…» - ему захотелось придумать продолжение. Но зато отпустила фраза, с которой он проснулся. Завтрак был съеден. Кофе выпит.
Основным местом работы был завод, где он трудился начальником цеха, а в университете преподавал по вечерам во время сессий. Предложил приятель, с которым вместе учились в «Дзержинке».
Деньги всегда нужны.
В понедельник вызывал «на ковёр» главный и долго и нудно предупреждал в окружении зама и председателя профкома. Никто не смотрел с осуждением, каждый понимал, что такой разговор необходим. Он и сам себя предупреждал не хуже главного. Публично покаялся. Но это было не в первый раз.
Такой уж он был человек.
Наверняка, на другом предприятии его давно бы уже «выпиздили к ебеням», как говорил главный. Но здесь, на заводе, он работал с самого начала своей взрослой жизни. Помнил главного мастером и мог в определённых обстоятельствах называть его Женей.
Кроме того он знал своё дело в отличии от всех этих амбициозных мальчиков, которые не знают не только … (они катастрофически мало, что знают), но и то, что «никогда не пригодится в жизни». Что они точно умеют, так это составлять отчёты и подгонять показатели. Будь такой мальчик вместо Жени, его бы уже не было на заводе.
Возвращаясь в свой кабинет, он злился, что и на этой стороне нет выхода.
«Вокруг болото! Оборудование дышит на ладан. Оно работает и уже хорошо». «Раньше был бригадир давал задание, иди туда-то, открывал замусоленную тетрадь и там всё было записано про вышедшее из строя оборудование, вся информация, которая - он считал - важна. А сейчас все строят из себя, ничего из себя не представляя, и это срабатывает. А такой тетрадки ни у кого нет - пустые листы».
Как-то случайно услышал одного мальчика, не служившего в армии, поучавшего молодого мастера обращаться с персоналом: «Если будут залупаться, я разрешаю, бери арматуру и ебошь, пока не поймут!» Высокий хлипкого вида в блестящем костюме молодой управленец, уверенный, что руководить - это значит отъебухать.
«Вокруг какой-то, действительно, «совок». Любой эксперимент чреват выходом из строя оборудование. Оно старое, выработавшее ресурс. И потому вокруг так мало инициативы и перспектив».
«Мы окружены всеми этими несовременными отставшими на годы механизмами. В кабинете компьютеры, в компьютерах технологии и другая жизнь, а потом выходишь в цех и видишь лица людей, видишь стены, видишь станки, видишь, как всё работает. В кабинет стучится бригадир, снимает каску, вынимает из каски чертёж, сложенный во сколько-то там раз, чертёж захватан грязными руками, местами порван. Но не это главное. Как все и всё работает,- всё какое-то замшелое. И я точно такой же. Только в отличии от мальчиков видел и другое. А эти видят стадо баранов, которых им кто-то как будто дал указание гнать на северный кардон».
Почему «на северный кардон»? - Так, к слову пришлось.
Наверное, это выходит дурь - ментальная. Наверное, это последствия запоя. За всё надо когда-то платить.
На обеде позвонил Федя.
За дверью, по коридору, проходили мужики, и один громко посетовал:
- Совсем не стоит на эту работу.
Он очень часто слышал эту фразу, ну, или прямо противоположную, но с тем же смыслом: «Ебал я вашу работу!»
Для любви здесь не было места.
Здесь были такие, кто видел смысл в том, что обязательно надо трудиться. Работать надо! Работать!
Как-то он слышал очередного мальчика, поучающего бригадира:
Это психология нищих, сначала платите мне много, а потом я буду работать. Нет, сначала покажите себя, а мы посмотрим.
Может быть когда-то это предприятие можно было сравнить с красоткой или, по крайней мере, с молодой женщиной, притягательной уже одной своей свежестью, и любить, хотя бы за это. А теперь этот мальчик идёт по коридорам и не видит, что вся эта «евроотделка» похожа на «заштукатуренных» старух. Он сидит в кабинете и лишь по необходимости выходит в цех, где от одного вида этих «старух» всё падает, а надо ебашить.
Акционеры который год рассматривают возможность обновления оборудования. Всё никак не изыщут средств. Он опять вспомнил ужасный поцелуй бомжихи.
У них там, наверху, тоже нет любви. Гнилью тянет.
Федя позвонил, узнать:
- Как дела?
- Сомнительно.
- Ну-у, ничего…Главное держаться.
- Терплю. Как говорят мои мужики, сгибаюсь в бычий хуй.
- Смотрел вчера?…- Федя назвал фильм.
- Нет, пока не могу. Телевизор под запретом. Там такая сетка вещания, что неизменно приходит желание наложить на себя руки.
- А я не помню, по какому каналу он шёл?… Нет, не помню.
- Я поначалу смотрел. Ничего делать не мог, лежал на диване - отлёживался, щёлкал каналы. Вот смотрю новости, первое сообщение: автомобильная авария в селе Малые Махаловки, на железнодорожном переезде поезд столкнулся с «Жигулями», погибло два человека. Федя, это новость для федерального канала? Потом льётся кайф на Диму и Вову. Потом опять в каком-нибудь Богом забытом городишке авария на теплотрассе. Переключаешь на другой канал, там кухонные разборки со звёздными ведущими. Много, короче, лютой поебени. У меня сейчас нервы ни к чёрту, я пока остерегаюсь.
- Пустоты много. Я смотрел …- Федя называет фильм.- Уж больно все хвалили в журналах, ещё где-то. Смотрю и понимаю, что пустота, а про себя думаю: но ведь люди хвалили, может упускаю что-то? И смотрю дальше. Это как за грибами поедешь, походишь, «поломаешь» ноги и понимаешь, что грибов нет. Но видишь, что люди вокруг ходят, нагибаются, что-то берут. И продолжаешь ходить. Насобираешь фигню, наполовину заполнишь корзину травой, а поверх положишь грибы. И многие так сделают.
- Толпа - её эффект.
- Это эффект пустоты. Я тут подумал, что Иисус не зря в пустыню уходил. Вот от этого. От этих миражей. Он же понимал, что это миражи и идти к ним,- всё ровно, что умереть. И ждал в пустыне, пока миражи окончательно превратятся в миражи.
- Загнул ты, Федя, философию.
- Будешь тут загибать. Помнишь, ты в школе за лето прочитал «Войну и мир», и тебе Толстой очень понравился?
- Да. На даче делать было нечего.
- Я недавно в Эрмитаже был и вдруг задумался, рассматривая портреты, что тогда взрослели раньше. Мне в школе двадцатилетние из девятнадцатого века казались мужиками. А теперь я смотрю на своего сына, ему четырнадцать, а повзрослеет он не раньше двадцати семи в лучшем случае. И вот зачем им читать Толстого, Достоевского, Гоголя? Есть же писатели, которых зря обходят вниманием в школьной программе. Скажем, Аверченко, Тэффи, можно и какие-то рассказы Чехова, и Гоголя местами,- они понятнее, по возрасту. Я же ненавидел литературу в школе за это. Любил фантастику, приключения, а мой мозг классикой насиловали. Нужно повзрослеть, опыт накопить для некоторых книг.
- Извини, перебью. Тут племяннику атлас подарили какой-то, ну и он там вычитал и рассказывает, что если между мужчиной и женщиной любовь, то сперматозоиды активнее оплодотворяют яйцеклетку, а если нет любви, то и сперматозоиды вялые.
- А сколько племяннику лет?
- В том-то и дело, что пять. Прочитал, запомнил, рассказал - понимания нет. И это хорошо, в данном случае. Я это к тому, что так же и русскую классику читают в школе.
- Похоже.
- Я историю одну расскажу. Пошёл я тут в магазин на Марата, в
