большого пальца этой руки при себе не имею.
А зачем?
Срезанный с него кусочек кожи, в спирту выдержанный, да на спичечный коробок присобаченный – с успехом хозяина заменяет.
Неэстетично, скажут некоторые товарищи. Возможно, не спорю. Так я на войне, а тут – не до эстетики. Здесь работать надо. А сантименты все – это потом будет.
Взгляд вниз – что там?
Стоят, за щитами скрылись.
Ну, что ж, ребятки. От осколков вас доспехи защитят, не спорю. А как насчёт термобарической гранаты?
Плохо.
В том смысле, что это для них плохо, для меня-то как раз наоборот – хорошо.
Рвануло аккурат между стоящими. Поплохело разом всем. Надеюсь, что конкретно поплохело. Во всяком случае, на ноги уже никто не встал.
Переключаю режим огня и одиночными выстрелами добиваю раненых штурмовиков. Тех, которые не успели уползти.
Жестоко?
Так война же…
Истребительная, кто не понял. Или они нас – или мы их, третьего не дано. Кто из вас поднимал руку на отставников? Кто убивал их, имитируя бандитский налет? Вы даже память о них – и ту обгадить постарались! Выставить честных офицеров бандитами и грабителями. Той же мерой, господа! По всей наглой морде!
Я вас сюда не звал, все претензии – к президенту! И к его окружению – 'поборникам справедливости'. Выставляйте им иски, судитесь – флаг вам в руки!
В глубине квартиры грохочут выстрелы, и через несколько секунд из двери выглядывает Батя.
— Чисто тут! Сейчас ключи отыщу – здесь есть дверь на черный ход! А оттуда – в подвал, можно на соседней улице выйти. Меня сюда так и затащили в первый раз, запомнил. Минутку ещё продержись, лады?
— Замётано, товарищ генерал! Продержимся!
Опа… а вот это я поторопился…
Сшибая на своём пути заборы, во двор вламывается знакомый фургон.
И тут же получает гранату прямо в водительское стекло.
Прокатившись ещё метров пятнадцать, он бодает тупорылым капотом стену дома. Но следом ломиться ещё один, ещё…
А гранат для подствольника у меня мало, всего десяток. Есть ещё несколько ручных, пистолеты. Но против такого количества нападающих – это на пять минут боя. Прижмут огнем, и морды не высуну.
— Товарищ генерал! Уходите, я прикрою!
— Понял!
Вот так, отсюда мне уже не уйти. Не знаю, в курсе ли эти ухари про подвалы, но… по крайней мере, пока я тут веду огонь, они туда сразу не полезут. И у Бати есть шанс. Небольшой – но есть.
Ладно, я пока ещё жив. Подтверждаю это, положив парочку гранат между фургонами. Осколочными бью, термобарических у меня всего две штуки осталось. Ничего, глядишь, и от этих кому-то прилетит.
От рамы летят щепки, и приходится нырять вниз – 'помогальники' пристрелялись.
Внизу, в подъезде, бухает – 'сюрприз' сработал. Выдергиваю чеку из рубчатой 'феньки' и выбрасываю её в окно. Сейчас она дворик-то подметёт…
Снова гремит взрыв, и за окном орут сразу несколько голосов.
Как это в старом анекдоте? Где коту хвост накручивают?
'Не любит, стерва, ох, не любит…'
Так и есть чего не любить, между нами-то говоря.
Сползаю чуть вниз, на предыдущую площадку. Встаю на ноги и, прижимаясь к стенке, выглядываю.
Ух ты! Даже бронетранспортер подогнали – видать, насолил я им тут здорово. Таких случаев, чтобы бронетехнику корпус выводил, даже и не припомню что-то… Есть она у них, но всегда в расположении части стоит. Да, супротив этой машинки (а у него там крупнокалиберный пулемет, помимо пушки стоит) мне плясать трудно будет. Дом, хоть и не новодел, стены крепкие, но пушка (даже и пулемет) его разберет в два счета.
Ну, а пока не разобрали…
Успеваю выстрелить всего два раза, положив гранаты в скопление солдат, и меня снова загоняют под подоконник. Путь один – наверх.
— Жильцы дома! Вспомогательный корпус проводит спецоперацию по нейтрализации террористов! Просим всех мирных граждан покинуть помещения и выйти во двор – вас проводят в безопасное место! Мы прекращаем огонь!
И точно – огонь стих.
Значит, у меня есть ещё несколько минут.
Щелкает замок двери – поворачиваюсь туда, держа оружие наизготовку.
Молодой парень. Глаза настороженные, явно испуган, но виду не подает.
— Мы… нам во двор…
— Иди, — поднимаю оружие стволом вверх. — Я не стреляю, видишь?
— А они? — кивает он в сторону окна.
Выглядываю из-за угла. Здрасьте, даже телевидение нарисовалось. Нет, под камерами даже корпус стрелять не станет.
— Там телевизионщики, при них не станут. Идите.
Из соседних дверей тоже выходят люди. Как их тут много! А я и не ожидал, думал, что Варенцов какое-то полуобитаемое здание выберет для своего гнезда.
Они быстро пробегают мимо, некоторые оборачиваются и внимательно меня разглядывают.
— Вы Волин? Имперец? — спрашивает меня какая-то тетка.
— Ну, да…
— У меня в квартире есть выход на черный ход! Дверь я открыла – уходите туда!
— И у меня… — откликается седоватый дедок. — Вон та дверь!
— Спасибо. Но мне уходить нельзя.
Люди выходят из подъезда и пересекают двор. Цепочка скрывается за бортами бронетранспортеров – их уже три штуки, тесный двор весь забит техникой. Солдат не видно совсем, пары десятков покойников 'помогальникам' хватило, чтобы не посылать их более на штурм.
— Господин Волин! — снова орет мегафон. — Высылаем парламентера, не стреляйте!
Даже так?
Хотят уговорить меня сложить оружие?
— Валяйте!
Из-за брони показывается грузный немолодой мужик. Явно офицер, причём, судя по всему, вояка тот ещё.
Он снимает каску, сбрасывает бронежилет. Поворачивается, демонстрируя отсутствие оружия. Достаёт из-под погона пилотку, расправляет её и надевает.
Подходит к двери, я слышу, как скрипит битое стекло под его берцами.
Звук шагов, и над площадкой появляется голова.
— Достаточно! — приподнимаю я левую руку. — Здесь стойте.
— Я присяду?
— Сделайте одолжение.
