Исход

«Уж постарайтесь».

— Что-то не так?

«Мне просто начинает надоедать оборона».

— Потерпите. Я непременно позволю вам наступательные действия. Чуть позже.

Возьмем идеальную ситуацию — к моменту принятия решения о деторождении молодые люди (пусть они будут молодыми) находятся на пике взаимных чувств. В будущем ребенке они видят ни много ни мало Плод своей Любви. Каково, а? Уж их-то чадо будет особенным. Как может быть обычным (какое мерзкое слово) нечто, рожденное самой Любовью?! Так вот, наши солдаты любви, баловни судьбы эгоистично и жестоко обманываются. Ребенок будет именно, что обычным. Изначально не лучше и не хуже других новорожденных. Чистая доска, если хотите. Что на ней будет изображено, во многом зависит от родителей. Это уже совершенно иные мотивы и ответственность, нежели при «рождении любовью».

И здесь снова встает этот ужасный вопрос — зачем? Зачем люди берут на себя эту ответственность? Можно обманывать других, прикрываться великодушием, разглагольствовать о даре жизни, о счастье близких… Но зачем обманывать себя? Да ведь это простая боязнь. Боязнь остаться одиноким, непонятым. Боязнь умереть.

Откуда вообще берется этот, воспетый не единожды, конфликт поколений? Из самообмана. Такое ощущение, что родители никак не могут взять в толк, что они создают людей. Людей! Самобытных, уникальных в перспективе. А перспектива эта неизбежна. Как же родители негодуют, когда дети не слушают, не подчиняются, идут в стыки, противоречат… А почему? Да потому, что они желают видеть в детях самих себя, пытаются сделать из них себя, слепить по образу и подобию. Родители хотят видеть копии. Точные копии. Им кажется, что это шанс выиграть у смерти, остаться в вечности. Стать вечностью. Черта с два! Это не цифровой мирок, где можно копировать хоть до потери пульса без единой потери качеств и свойств оригинала. В этом, настоящем мире уже первая «копия» отличается слишком сильно, чтобы вообще осмеливаться использовать это название. Это ведь настолько очевидно! Почему же конфликт возобновляется? Да потому, что обманывать себя очень приятно. Тешить себя иллюзиями, питать надеждами. Оправдывать, в конце концов.

Можно ведь даже и не задумываться о вечности. Можно ведь совсем просто. Дескать, вот я живу, делаю то и это, ошибаюсь. Многое не удается. А этот человечек подрастет и продолжит мое дело, исправит мои ошибки. А я, зная, где оплошал, огражу и подскажу. Я научу, как правильно…

Господи, какая ложь! Какое заблуждение! Да поймите, наконец, что жизнь непрерывно меняется. Меняются условия существования. Меняется среда и ее параметры. Вам просто не успеть! Как правильно? Это совершенно не ясно! Вам не было ясно, и им не будет, когда они вырастут. А еще, знаете ли, они будут страдать. Не меньше вашего. Видимо, страдания очень мало, если люди осознанно его плодят…

«Если бы молодые люди думали так, как вы, рано или поздно думать бы стало некому. Человечество бы вымерло».

— А что такого сотворило человечество, что всех так страшит перспектива его вымирания? Да и кого это толком страшит? Сколько минут в год человек всерьез думает о Человечестве? Что-то мне подсказывает, что не так уж и много. Вот случись какой-нибудь мало-мальски серьезный военный конфликт… Вот это да! Сразу всплывает хорошо известный жупел под названием «мировое сообщество». Или какой-нибудь природный катаклизм. Но такой, чтобы процентов на шестьдесят уничтожил инфраструктуру какой-нибудь страны или группы стран, а также прихватил с собой побольше человеческих жизней — последнее вообще крайне важно, чтобы сердобольное и ответственное «мировое сообщество» всплыло в очередной раз. А эпидемии? Для примера сойдет любой кризис, хоть бы и экономический. Последний, кстати, является любимчиком — «мировое сообщество» всякий раз не готово к его очередному визиту, но с удовольствием погружается в процесс изгнания незваного гостя. Мне вообще кажется, что борьба с экономическим кризисом (я не оговариваюсь, он один, просто с размахом меняет наряды — поэтому невооруженным взглядом его не опознать) является наиболее сильной, с точки зрения эмоциональной насыщенности, частью псевдосуществования «мирового сообщества». Но почему псевдо?

Меня мучает вопрос — где же это «мировое сообщество» в промежутках между форс-мажорными явлениями, в промежутках между экстремумами? Да нет его просто! Можно возразить, что, дескать, «мировое сообщество» как раз и призвано возникать в экстремальных ситуациях, дабы вернуть мир в русло «нормального» развития, поэтому обвинения в его небытии не имеют под собой почвы. А обвинения в его бытии имеют под собой почву? Позвольте, вы когда-нибудь наблюдали «мировое сообщество», щупали? Вы можете его описать? Моя точка зрения такова: «мировое сообщество» — это медийный бог, к которому взывают от случая к случаю, чтобы прикрыть страх отдельных единиц. Но вот ведь штука: отдельные единицы боятся за себя, максимум — за своих близких, но они никак не хотят бояться за всех. За всех хомо сапиенс, понимаете? Не умеют они просто. Страх вполне конкретен. У экологов, наверное, скоро хрипота будет передаваться по наследству — они сорвали голос, пытаясь докричаться до человечества на протяжении десятков лет. И что человечество? А что его «деятельная» форма — «мировое сообщество»? Сами знаете…

А хотите знать мой прогноз? Человечество не вымрет! Даже если мои настроения передадутся большинству и численность лживых разрозненных людишек сократится процентов эдак на девяносто девять, оставшийся процент точно продолжит род. Возобладают эгоистичные мотивы — страх, зависть (другие формы жизни в любом случае не откажутся от размножения), желание выделиться или, на худой конец, банальная скука. Потом возродится традиция, восстановится численность, и они снова будут внушать друг другу, что им не безразлична судьба человечества. Забавно, не правда ли? Люди либо не понимают, либо не хотят вспоминать, что «человечество» — не более чем занятная погремушка. Игрушка для споров или инструмент нагнетания определенных настроений — все зависит от целей и меры влияния оратора-игрока. Так что не переживайте. Человек вечен. Ну, или почти вечен — может быть, появится альтернативное разумное существо, которое будет называться иначе. Хотя, может статься, что ему будет без надобности язык, и никаких названий не потребуется вовсе. Нет, ну до чего забавно!

Винер поджал губы, как будто стараясь удержать, не выпустить через улыбку то подобие удовольствия, которое он испытывал. «Не ясно, отчего вдруг так хорошо. Даже подозрительно как-то». Туман слегка касался чернильницы, не иначе как флиртуя. Та лишь отвечала молчанием, храня верность тишине.

Часть третья Экстаз

«Забавными мне представляются несколько иные вещи. Но дело сейчас не в этом. Знаете, что самое отвратительное в споре? В дискуссии? Плавный, ненавязчивый переход на личности. Порой это просто необходимо сделать. Возможно, это даже делается из лучших побуждений. Но оставляет чувство… Чувство, что твой собеседник, оппонент — мерзавец, прибегающий к нечестным приемам ради самоутверждения. Поэтому я вас предупреждаю. Как говорится, иду на вы! Не перебивайте без острой необходимости.

Все ваши рассуждения и умозаключения (я бы назвал их криком, поскольку их сложно облечь в какую-то более или менее спокойную оболочку) сводятся к тому, что чем бы ни занимался человек, о чем бы ни думал, к чему бы ни стремился — все это, вся его жизнь, словом, есть жестокий (в первую очередь по отношению к самому себе) самообман, бессмысленное и бесперспективное страдание. Причем, в диапазон понятия „человек“ у вас попадают все люди, но не вы. Позвольте, а вы-то чем таким особенным занимаетесь?!».

— А при чем тут я?

«Я, кажется, вас предупредил. Отвечайте!».