Символ Киева, украшавший чело Великой Матери и большую часть киевских модерновых домов, занимал Катины мысли особенно.

Как обывательница начала ХХ века, Катя знала, что любимец горожан — киевский каштан — на протяженье столетий воюет с пирамидальным тополем, рекомендованным для насаждения в Городе еще царем Николаем I. Как жительница ХХI века Катя знала, что каштан победил, став главным — знаковым деревом Киева!

(И облепленные каштанами модерновые дома начала ХХ тоже знали об этом — за сто лет до победы?)

Стоящий по струнке, как солдат на плацу, чересчур симметричный тополь — символизировал триединство: народность, православие, самодержавие, иными словами, подчинение власти и церкви.

Каштан — символизировал языческое непокорство Киева!

Чертополох — непокорство природы и женщины.

И коли добавить к ним ахматовский ингредиент, пророчество на доме № 7 прописалось четко и ясно — жившая здесь девица выкинет коленце от имени всех женщин и самого Города ведьм.

«Так и вышло!.. Только где она, эта Ахматова?»

Годы тому назад, желая исправить причиненное ими зло, Катерина пыталась разыскать обворованную Дашей Чуб поэтессу. Но узнала лишь, что в середине 1912-го года Анна Андреевна Гумилева развелась с мужем-поэтом и исчезла.

«Впрочем, в Киеве по-прежнему живут ее мать и сестра. Нужно найти их…»

* * *

Дождавшись Полинькиного визга (видно Дедок-чертополох все же прицепился к подолу ее юбки) и хлопка двери, Чуб демонстративно надулась:

— Все, колись. Почему я дома? Где царь? Все о’кей?

— Царь и его семья там, где им положено быть, — в секрете. А вот о’кей — небольшое преувеличение, — Акнир взяла с подоконника пробирку с изумрудною жидкостью, пипетку и, прищурив правый глаз, осторожно добавила три капли в отвар. — Ты что-то помнишь?

— Да.

Пред Чуб встала залитая солнечным счастьем картинка, торжественная, как библейский сюжет на церковной стене. Августовское поле. Поезд. Коленопреклоненные солдаты. Николай II поднимает руки. Луч играет в его волосах…

— Я помню, как забросала всех Присухой. Они запели… Царь подошел к нам и всех простил. Меня так впечатлило! Он такой красивый был в ту минуту, как бог какой-то… Не знаю почему.

— Потому, — обнажила скрытое недовольство Акнир, — что ты марлевую повязку сняла! Я ж говорила, Николая полюбят все. Все! Помнишь, что было дальше? — Ведьма поставила пробирку на место и повернула к Даше злое лицо.

— Смутно. — Чуб присела на корточки, коснулась пальцами рыжего меха Изиды Пуфик. («Мур», — сказала киса, и сразу же стало легче). — Мы полетели. Я несла его в небо, все выше и выше…

Ведьма красноречиво скривилась.

— Типичный передоз. На, — Акнир подняла увесистую Пуфик и сунула Даше в руки, — держи крепче, гладь и лечись, поправляйся! Все полетело к баб Оле!

— Я полетела к твоей бабе Оле? — смутилась смутно помнящая.

Радуясь возвращенью на руки хозяйки, кошка с дивным для ее шароподобной комплекции проворством вскарабкалась выше и улеглась на Дашиной шее толстым и рыжим воротником.

— Ага… Потому, что она уже умерла. Весь наш план полетел к чертовой бабушке! Пошел коту под хвост. Накрылся медным тазом. Конец. Капец. Трындец. Так понятно?

— Вполне… И все из-за того, что я повязку сняла? — жалобно спросила авиаторша. — Я что, влюбилась в царя. А дальше? — Даша попыталась представить, что она могла вытворить дальше, под дозой безумной любви. Насколько она себя знала — абсолютно все что угодно. — Я к нему приставала? Хватала за член? Я ничего не сказала царице? Умоляю, скажи мне одно, я случайно не переспала с царем?

— Лучше бы ты с ним переспала. — Лицо Акнир стало по-детски несчастным, как у поставленного в угол ребенка. — Какую бы глупость ты не сваляла, ее бы сделала ты… Но это я! Я!.. — Она спрятала горе в ладонях, закрыла руками лицо.

— Да че случилось-то? Нормально скажи! — разозлилась Даша.

— Царь подошел к тебе, — глухо сказала ведьма в ладони, — хапнул Присухи и влюбился в себя. И я не могу исправить. А Маша не хочет. Я все завалила. Нельзя было нарушать мамин план. В ее расчетах написано: ты должна спасти всех одна! А я подстраховаться хотела. Решила — мое присутствие ничего не изменит. А оно изменило… Все!

— А ты тут при чем? — Чуб подошла к Акнир, обняла ее сзади за плечи — плечи ведьмы подпрыгнули от беззвучного всхлипа.

— У тебя был другой план, — сказала сквозь ладони она. — Взорвать поезд с охраной, взорвать путь впереди, а потом… Я не говорила тебе. В царском составе тоже были стрелки. Я обезвредила их, а ты… Ты б их просто убила. Ты стреляешь без промаха.

— Мне этот план совершенно не нравится, — отодвинулась Даша.

— Но это был твой план! — Акнир опустила забрало ладоней, посмотрела ей прямо в глаза.

— Ты говорила сама: только слепые убивают без надобности.

— Но ты — слепая! И я не должна была вмешиваться со своим ведьмовством. Я должна была дать тебе убить всех…

— И все же спасибо, что ты не дала, — искренне поблагодарила ее пилотесса.

— Думай, что говоришь! — взорвалась ведьма. — Спасибо означает «спаси Бог». Я и так сыграла в его пользу… Я лишь убедила Машу в ее правоте. Доказала, что он всесилен. Я запорола Отмену! Это уже не исправить… — Она резко выкрутилась из Дашиных объятий, засучила руками.

— Да не злись ты, малыш. Зря себя так накручиваешь, — сказала Чуб. — Даже если б я прилетела одна и всех перебила, Николай точно так же рванул бы прощать тех солдат! У него прямо на лице было написано — хлебом не корми, дай кого-то простить…

— Если бы их вела к самолету не я, а ты… Ты б остановила его.

— А почему ты не остановила его? — удивилась Чуб.

Картина похищения постепенно проступала в ее в голове. Поле. Поезд. Акнир бежит за царем. И оторопело замирает, услышав…

— Что он сказал тебе?

— «Можете убить меня. Только так вы меня остановите. Я должен подойти к ним». И я растерялась, — призналась девчонка. — А ты…

Дашина проворная мысль услужливо перерисовала сюжет. Поле. Поезд. Она бежит за царем…

«Можете убить меня. Только так вы меня остановите».

«Здрасьте, приехали! Я сказала, садись в самолет!»

Мысленно Даша заорала на экс-самодержца, еще до того, как поняла — она бы не растерялась. Кабы Николай II шел не к ней, а сделал шаг от нее, она бы поступила иначе — скорее всего, агрессивно и экспансивно, некрасиво и некорректно, как поступала нередко. Но летчица редко думала, прежде чем делала. А значит, прежде чем подумать о красоте своего поступка — от страха завалить операцию, не оправдать лестное предсказанье Акнир: «наша Даша справится одна!», от осознания, что все зависит лишь от нее, — она бы непременно сделала что-то. Сделала бы Николаю подсечку. Выстрелила б в воздух, перепугав всю Семью, вцепилась в него четырьмя конечностями… Но остановила б его!

Просто потому, что была Дашею Чуб.

— Формула Бога учитывает каждый нюанс, — словно прочла ее мысли Акнир. Она выкричала свою норму — слова звучали как скорбный похоронный марш, — учитывает каждую черточку, особенность каждого из нас. Я должна была понять это. Раз уж мама оказалась права, и Маша решила нам помогать.

— Так Машка была в ее плане? — заинтересовалась Чуб. — Ты разве знала, что она — Отрок?

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×