я закрыла лицо руками и, продолжая посапывать носом, начала вздрагивать плечами, не забывая при этом наблюдать сквозь пальцы за Антоном.
Увидев перед собой плачущую женщину, он окончательно растерялся. Встав с кресла, неуверенно подошел ко мне, уже было поднял руки, чтобы обнять, но почувствовав некое сомнение, вновь их опустил. Потоптавшись на месте, Антон тяжело вздохнул и выдавил из себя очередную несуразицу:
— Что плохого в том, чтобы иметь округлые формы?
Решив, что тупость мужчин не имеет границ и, даже если завою волком, он все равно не поймет, что же меня огорчило, я бросила попытку вызвать к себе жалость и перешла в открытое наступление:
— Неужели ты думаешь, женщине приятно, когда ей говорят, что она стала толстой?
— Но я этого не говорил!
— А что же ты сказал?
— Я сказал, что ты немного поправилась и тебе это идет.
— А разве это не одно и то же?
— Нет, не одно, — как ни в чем не бывало ответил Антон.
Я всплеснула руками и, отвернувшись от своего неуклюжего кавалера, в очередной раз взглянула на себя в зеркало.
Так и не увидев признаков ожирения и преждевременного старения, я немного успокоилась и подумала о том, насколько мы, женщины и мужчины, по-разному воспринимаем одни и те же слова.
Даже будучи близкими людьми, которые имеют общую цель и смотрят в одном направлении, мы умудряемся идти к той самой цели каждый по своей траектории и смотреть в том самом направлении под другим углом. Инь и ян, которые находят общие точки соприкосновения, но так и не будут никогда одним целым. Иногда ловишь себя на мысли, что наше совместное существование на планете — это вынужденная мера, словно кто-то в наказание за наши грехи обрек на вечные страдания. За долгие столетия мы научились уважать и любить друг друга, но никогда до конца не сможем понять.
— В конце концов, лучше горькая правда, чем красивая ложь, — неожиданно для самой себя произнесла я вслух.
— Я не вижу в этой правде ничего горького, — упрямо ответил Антон, лишь подтверждая мою теорию.
Я тяжело вздохнула и демонстративно недовольно поджала губы.
— Душенька моя, — неожиданно ласково произнес Антон. — Похоже, что скоро дождь закончится, поэтому предлагаю прогуляться. Я так понимаю, ты без меня дальше территории гостиницы не выходила?
— Почему же? Вчера вечером я прошлась по Корсо Витториа Колонна, — вспомнив о ворохе вещей, все еще томящихся в пакетах после плодотворного похода по магазинам, призналась я.
— Ах да! Магазины — это же святое. Если тоскливо и грустно, то шопинг-терапия всегда приходит на помощь. Я прав? — весело улыбнулся Антон.
Я не удержалась и рассмеялась в ответ.
— Что купила? — зная мою страсть рассказывать о покупках, из вежливости спросил Антон.
— Разве тебе это интересно?
— Очень.
Даже почувствовав в его голосе неискренние нотки, я все равно с маниакальным упорством ринулась перечислять все обновки.
— После твоего променада магазины еще работают? — спросил Антон.
— Что? — не сразу поняла я, к чему он клонит.
— Разве ты не все скупила?
— Нет, не все! — громко хохотнула я.
— Что-то отложила до следующего похода по магазинам? — продолжал улыбаться Антон.
— Нет, решила оставить что-нибудь для других покупателей.
— Как это благородно с твоей стороны — думать и заботиться о ближних своих. За твою добродетельность я тебя и полюбил.
— Антон, не надо, пожалуйста, перегибать палку, — сдвинув брови, попросила я.
— Ну конечно! Я и забыл, что своими атеистическими словами оскорбляю твои возвышенные чувства.
— Сейчас ударю, — пригрозила я.
— А как же «не убий ближнего своего»? — хитро спросил Антон.
— Я не убью, а просто покалечу, — как можно более серьезно заявила я.
— Сдаюсь, — хохоча во весь голос и подняв руки, прокричал Антон.
— Ну ладно. Сегодня тебя помилую, но только потому, что очень соскучилась.
— Спасибо, о добрейшая и щедрейшая моя, — склонив голову в поклоне, произнес Антон.
— Кончай ломать комедию, — отмахнулась я.
— Слушаюсь, — отсалютовал Антон и, увидев мое свирепое лицо, крепко прижал к себе. — Варвара, и я по тебе сильно соскучился. Ты сделала меня сумасшедшим. Даже на переговорах я думаю о тебе. Меня это пугает.
Слова Антона делали меня бесконечно счастливой. Кто бы что ни говорил, но женскую душу греют не бриллианты, а добрые, ласковые слова любимого. Хотя, конечно, первого никто не отменял.
— Что тебя пугает? — крепче прижавшись к Антону, спросила я.
— Что я вскоре совсем перестану думать о чем-либо, кроме тебя, и постепенно превращусь в овощ.
— Удручающая перспектива. Хотя то, что ты думаешь только о моей персоне, мне нравится.
— Кстати, пока я летел, думал, чем бы порадовать твою душеньку. И совсем не зря спросил тебя, чем ты здесь занималась.
Я подняла голову и с любопытством посмотрела на Антона:
— Вся в предвкушении…
Антон задумчиво поглядел на небо:
— Думаю, скоро выглянет солнце, поэтому предлагаю небольшую пешую прогулку.
Я была немного разочарована. Слова Антона меня заинтриговали, и я ждала чего-то неординарного, а тут просто прогулка, да еще в промозглую погоду. Терпеть не могу сырость и холод!
Видимо, на моем лице отразилась вся гамма чувств, потому что Антон поспешно добавил:
— Но в конце нашей прогулки тебя ждет сюрприз.
От удовольствия я непроизвольно заулыбалась.
— Ты сущий ребенок! Стоило подразнить игрушкой, как настроение моментально улучшилось. — Антон на секунду задумался, а потом вполне серьезно спросил: — Варя, а может, нам родить ребенка?
Вопрос поставил меня в тупик. Я всегда любила детей. До отъезда в Италию искренне, без всякой корысти я пыталась помогать больным детишкам в Центре гематологии в Москве. Я старалась делать для них все возможное, жила их бедами и проблемами. Переезд в Рим лишил меня возможности продолжить это благородное дело, но я всегда верила и надеялась, что это лишь временный перерыв, что рано или поздно я найду средства и возможности для возобновления своей помощи им.
Однако, как это ни парадоксально, я никогда не горела желанием иметь собственных детей. Не то чтобы я не хотела детей вообще. Просто не была к этому готова. Может, это звучит эгоистично, но я не стремилась менять свой образ жизни, особенно сейчас, когда нам так хорошо вдвоем с Антоном. Ведь если родится ребенок, то все кардинально изменится. Вся жизнь будет подчинена ему — этому ребенку. А мне так хотелось наслаждаться жизнью и купаться в любви и внимании! Быть одной-единственной и неповторимой.
Я стеснялась своих мыслей и никому не говорила о них, тем более Антону. Ведь нормальной женщине не пристало бояться материнства. Даже в наше время общество порицает подобных женщин. А я вовсе не стремилась быть прогрессивной свободомыслящей феминисткой, я хотела быть как все. Хотя бы казаться такой. Вот и сейчас вопрос Антона меня обескуражил. Я не была готова признаться ему в своих искренних чувствах. Может, это моя ошибка, но я очень боялась увидеть в глазах Антона разочарование, что не оправдала его надежд. Поэтому слукавила:
