А вон и самая дальняя, угловая дверь, в комнату Мартышки.
Отчего-то по спине Банана побежали мурашки, он почувствовал, как кровь приливает к щекам.
Даже не прикрыв дверь на площадку, лишь сбросив сандалии, на цыпочках пошел вдоль коридора.
Он ничего не слышал, ни голоса, ни вздоха, уши были плотно забиты непонятно откуда взявшейся ватой.
Ее можно было вытащить, но он не стал этого делать, только подкрался к двери в комнату сестры и замер.
Набрал в легкие воздуха и начал считать.
Раз…
Два…
Три!
И с каким-то непонятным отчаянием толкнул дверь, прекрасно понимая, что лучше бы этого не делать, но он не мог ее не толкнуть — запретная комната в запретный час, иначе зачем закрывать входную дверь на цепочку?
Он ввалился в комнату, застыл, а потом вылетел обратно, сознавая, что сейчас его будут бить.
Как-то раз он вошел в ванную, когда Мартышка после душа еще не надела халат, а полотенце уже сбросила.
И напоролся прямо на ее грудь.
С маленькими коричневыми сосками.
Почему она в тот раз не заперла дверь — он не знал.
Наверное, просто забыла.
Но тогда она заехала ему тапкой по голове, и он даже не взвыл.
А сейчас входная дверь в квартиру была закрыта на цепочку, но он все равно вломился туда, где его не ждали.
Голая Мартышка и голый Палтус лежали на узком диванчике сестры, диванчик стоял у стенки напротив окна, штора не была задернута, и солнце ярко светило на два трепыхающихся тела.
Одно — сверху, другое — снизу, два тела, так что бить его сейчас будут вдвоем и уже не тапкой.
Банан промчался по коридору и заскочил в свою комнату.
Захлопнул дверь и начал осматриваться, думая, чем бы ее подпереть, чтобы они сюда не ворвались. Можно столом, но в одиночку его не сдвинуть. Можно взять стул и засунуть ножку в ручку двери, тогда какое-то время он продержится в осаде, по крайней мере пока не появится мать.
Максим взял стул и заблокировал им дверь.
Потом залез под стол и закрыл голову руками.
Дверь начали дергать, затем в нее постучали.
— Эй, — услышал он голос сестры, — открывай, гаденыш!
Он промолчал: если она назвала его гаденышем, то ничего хорошего ждать не приходилось.
В дверь опять постучали, сестра снова потребовала открыть дверь, он опять промолчал, голоса в коридоре стихли, а потом вдруг послышался мягкий голос Палтуса.
— Максим… Максик… Открой, пожалуйста!
В первый раз за весь этот год Палтус назвал его по имени, и Банан вылез из-под стола.
Медленно приблизился к двери, убрал стул и отскочил как можно дальше.
Дверь открылась, первым в комнату вошел Палтус.
Он уже оделся, оделась и Мартышка, хотя оба они были взъерошенные и красные.
И Банан внезапно понял, что бояться ему нечего.
Это они должны бояться, ведь он увидел то, чего никто не должен был видеть.
Как они занимались любовью, а ведь его сестра еще школьница, да и Палтус только в этом году закончил школу и в июле должен сдавать экзамены где-то в другом городе.
И осенью он уедет, а тайна останется: Банан видел, как они делали это, и может рассказать матери.
И отцу. И отец достанет ружье и застрелит Палтуса, а потом сядет в тюрьму, а мать начнет смертным боем лупить Мартышку, и это тоже ничем хорошим не кончится.
— Гаденыш! — повторила сестра.
— Помолчи! — отрезал Палтус и посмотрел на Банана. — Это нехорошо, — сказал он.
Банан промолчал и отвел глаза.
— Предлагаю сделку, — промолвил Палтус.
Банан посмотрел на него, потом на сестру и снова уставился в окно.
За окном ярко светило солнце — Банан вполне мог бы еще позагорать на пляже. Если б не проголодался. А он проголодался, вернулся домой и влип.
— Мы возьмем тебя с собой в бухту, — сказал Палтус. — В дальнюю, на неделю, поедешь?
Банан знал, что они собираются в бухту, и уже просился с ними, но сестра сказала, что он ростом не вышел. А теперь он не вовремя вернулся домой — и сразу подрос, так, что ли, получается?
— Возьмете? — тихо проговорил Банан.
— А ты никому не скажешь? — прошипела из-за спины Палтуса сестра.
— Он не скажет, — сказал Палтус. — Он ведь нормальный парень, зачем он будет говорить!
— Не скажу, — выдержав паузу, произнес Банан.
Бухта была километрах в тридцати от города. Вначале надо ехать автобусом до маленького поселочка в сопках, а потом идти километров восемь пешком. Выехали они через день рано утром, автобус тащился медленно, так что до поселочка они добрались в одиннадцатом часу, и когда поплелись по узкой тропинке, проложенной в густых и душных зарослях, солнце уже пригревало вовсю. Они обливались потом, но дружно топали вперед. Палтус шел впереди, за ним — Мартышка, последним тащился Банан. Самый большой рюкзак был у Палтуса, вдобавок он нес подводное ружье. Рюкзаку Банана был самым маленьким, но все равно тяжелым. Максим старался не отставать, и всю дорогу думал о том, что Мартышка никогда не простит, что тогда он ворвался в комнату и увидел то, чего не должен был видеть, до сих пор она с ним не разговаривает, а вот Палтус — да, он классный, он настоящий друг!
В этот момент перед ними и открылась бухта.
Они стояли на вершине сопки, дальше начинался крутой спуск, внизу желтела полоса пляжа и виднелась рощица высоких деревьев с густыми кронами, а еще было хорошо видно море, спокойное сейчас, без белых барашков, просто однотонная стеклянная поверхность, манящая прохладой и чистотой.
Палатку решили ставить под деревьями, рядом журчал ручеек, но прежде они разделись и бросились в воду, смывая с себя пот соленой океанской водой, ведь море было частью океана, а купаться в океане — это звучит намного круче.
И уже вечером, когда палатка давно была поставлена, они, махом заглотав приготовленный Мартышкой на костре ужин — какую-то невнятную кашу с мясом, которую оставалось лишь вывалить из банки на сковородку и поставить на огонь, — втроем пошли на берег.
Начался прилив, море набегало, шипя и постанывая, пряча в волнах нагромождения склизких, покрытых водорослями камней, красные, синие, белые и желтые контуры морских звезд, серые и черные мячики ощетинившихся иглами ежей и быстро захлопывающиеся створки раковин.
Палтус внезапно нагнулся над водой и выдернул оттуда пластиковую бутылку.
Бутылка была открыта, но смята, поэтому вода в нее не набралась.
На белой пластмассе отчетливо виднелись какие-то иероглифы.
— Жаль, — сказала Мартышка. — Там могло быть письмо.
— Ага, — хохотнул Палтус. — От Летучего Голландца.
— А это кто? — спросил Банан.
— Ты не знаешь? — удивился Палтус.
Банан молча помотал головой.
Палтус сел на сухой песок, куда не доставали волны, и начал рассказывать о том, что жил некогда капитан по имени Вандердекер, и у него был корабль, который призраком появлялся в ночи перед другими судами. И когда вся команда встречного судна уже ожидала столкновения, корабль Вандердекера таял в
