— лихорадочно перебирала варианты Лаврова, не прекращая пения.
— Не стреляйте! Не стрелять! — услышала она наконец знакомый голос. И этот голос придал ей сил.
Через несколько секунд дверь затрещала.
Влетевший в проем Голованов увидел Анну, державшую на мушке Ольгу Третьякову.
Лаврова пела «Шел отряд по берегу…». Вернее, она истошно орала и страшно фальшивила. Но обладавшая абсолютным музыкальным слухом Третьякова была парализована этим воем и тем, что ее приказы не выполнялись.
Глава 49
СПОКОЙНО, СТАРУШКА!
Спустя несколько дней в «Глории» собрались все, кто был причастен к операции в «Терции», то есть сами сотрудники агентства, Аня Лаврова, начальник МУРа Грязнов, и «важняк» Турецкий.
На столе стояли пара бутылок коньяка, бутылка вина для дамы и что-то из закуски. Александр Борисович рассказывал о деталях, не известных сыщикам «Глории».
— Видеопленка, которую снял Демидов, была отдана на экспертизу психологам и психиатрам. Заключение аналогично тому, что сделал несколько недель тому назад Алексей Петрович Кротов заочно, так сказать. Кроме тех манипуляций по засорению мозгов, которую уже обрисовал тогда Петрович, они использовали психотропные вещества, которые подмешивались в чай и кофе. Эти вещества использовали постоянно, на всех семинарах. Этим и объясняется состояние эйфории, в котором находились многие участники. Исследовали и пленку с музыкальным сопровождением. Тоже интересная информация. На музыкальную основу был наложен ультразвук в диапазоне частот, которые вызывают у человека чувство смятения, парализуют волю. Кстати, теперь заявления в прокуратуру от пострадавших вкладчиков посыпались градом. Больше половины из них — лица первой ступени, отдавшие деньги, но боявшиеся заявлять в милицию. Но есть и матерые лохотронщики, которые теперь рядятся в овечьи шкуры. А наша Ефимова, она же Третьякова, она же Пакальнис — в СИЗО.
— На Ефимовой трупы висят, как игрушки на елке, — вставил Грязнов. — Собственный муж и охранник, омоновец из Питера. Ее отпечатки совпали с пальчиками на стволе ОЦ-22. Я уже звонил Гоголеву, порадовал.
— А Ефимова от убийств-то и не отказывается. Она у нас теперь сумасшедшую симулирует. Хохочет, платье на себе рвет. Вы бы ее видели!
— Это все хорошо, но все же операция осложнилась. Кто мог знать, что там появится Нережко? — Грязнов перевел взгляд на Лаврову и вздохнул. — О господи…
Выглядела Аня устрашающе. Удары, силу которых она не чувствовала в «гестаповских застенках», на следующий день напомнили о себе в полной мере. Болело все тело, каждая клеточка, словно ее пропустили через мясорубку. А уж что касается лица… Лицом это назвать было сложно. Оплывшее, расцвеченное разных оттенков синяками, пробивавшимися сквозь толстый слой пудры.
— И Голованов у нас — раненый боец. «Голова обвязана, кровь на рукаве…»
— Ерунда. Это меня осколки стекол посекли…
— Хорошо, что хоть как-то хату их вычислили. Как ты нашел?
— Любовница Коробова пригласила Аню на встречу, а я дал ей диктофон… — Голованов рассказывал, Аня кивала. — И надо же, этот Коробов привез ее именно на эту квартиру! Видимо, в панике. Тем более что она рядом с центром. А я, дурак, номер дома помнил, а квартиры — забыл!
— Я сама виновата, — произнесла разбитыми губами Лаврова.
— Ну, это-то ясно как божий день! — усмехнулся генерал. — А в чем виновата?
— Наследила в квартире. Он понял, что там кто-то был. А поскольку последней с Медведевой виделась я, он меня и вычислил. Так я думаю.
— Понятно… А что же ты, голубушка, мне этого раньше не сказала, до начала операции?
— Вы бы не разрешили мне участвовать.
— Не разрешил бы! — рассердился вдруг Грязнов. — Тебя убить могли еще там, в бизнес-центре! И ты, Голованов, хорош! Ты же знал об этом? Почему молчал?
— Потому что ей нужно было в этом участвовать! Как ей иначе жить-то дальше?
— Ладно, Слава, что ты кипятишься? — заговорил Турецкий. — Победителей не судят. Где тот Коробов?
Нет его. И где наша Аня? Среди нас. Честно говоря, я, Аня, не симпатизировал вам поначалу. Каюсь.
— Я себе сама не симпатизировала, — откликнулась Аня. — Да и сейчас…
— Что — сейчас? — спросил Турецкий.
— Все, что было, то и осталось. И смерть Зои, и еще Медведева — она ведь, по сути, из-за меня погибла. Да и сама Третьякова… Я когда пленку увидела… Была же она когда-то хорошей девочкой…
— Была. Но, знаете ли, каждый маньяк тоже был когда-то хорошим мальчиком. И некоторые даже посещали музыкальную школу. К сожалению, хорошая девочка умерла на той даче, в руках подонков. А возродилась из пепла очень опасная и хищная птица. И сколько жизней она могла бы еще погубить — никому не известно… Что до остального — на войне как на войне. Жертвы бывают с обеих сторон.
— Мне одноклассники звонят, расспрашивают. И про Скотникова… Ведь он был другим! Как, почему, когда и он превратился в такое чудовище? Как все это объяснить?
— Нужно объяснять! — Турецкий заговорил резко и непривычно для него. — Потому что этот дракон, которого мы сегодня обезглавили, он обрастет новыми головами, вот увидите! Сегодня они эксплуатируют нашу веру в друзей, а завтра придумают новую приманку, насаженную на смертоносный крючок. И всегда — наивную надежду на бесплатный сыр. Хитроумные пиарщики напишут им новые сценарии. И новые идолы придут управлять паствой. Так что приходится постоянно напоминать людям, что они должны оставаться людьми. Такая вот тавтология. И вы более других имеете на это право. Вы свой позор смыли собственной кровью.
— Верно, Саня! Ты прав, победителей не судят! — не удержался Грязнов-старший. — Я и сам хотел так сказать… Ты меня опередил. Прошу налить! — Он поднял рюмку и торжественно произнес: — Я, друзья, хочу склонить свою почти седую голову вот перед этой молодой женщиной, которая нашла в себе силы выбраться из черной дыры лжи и предательств и вступить в бой со сворой мошенников и убийц наравне с нами, солидными мужиками-профессионалами.
— Молодец, Аня! — Мужчины потянулись к ней с рюмками. — Молоток, Анька!
— А как она берет заложников!
— Что там заложник! Она целый МУР чуть не взяла!
— А как она поет? Каллас отдыхает!
— И под пулями не испугалась…
— Что вы! Еще как испугалась!..
— Да как же ты с ними почти час наедине?
— Я потом расскажу.
— Как же ты про мышь-то сообразила?!
— Это от ужаса. Надеяться было не на кого. Только на мышь…
Мужчины смеялись. И продолжали выпивать за ее здоровье. Заботливый Голованов припас для Ани соломинку, через которую она потягивала вино.
Затем поднялся Грязнов-младший и серьезно проговорил:
— Прошу тишины! Анна Николаевна приняла участие в боевой операции с риском для жизни, а коллектив «Глории» считает, что рисковать жизнью — это работа, и не самая легкая. И она должна оплачиваться.
Он вынул из стола конверт и протянул Ане.
