Бойцы Глумова, зачистив этот городок, организованно и на глазах музыкантов, лазер-джеев и нескольких гостей, застывших на своих местах, отошли к центральному зданию. К этому времени лазерная панорама сверхнового небоскреба рухнула, один лишь световой луч подрагивал на уровне цокольного этажа. Двое бойцов остались на подстраховке, остальные по одному исчезли в подъезде. Вслед за ними свои места покинула последняя пара. Когда она присоединилась к товарищам в подвале, в тоннель уже спустилось несколько человек. Замыкал группу Крист. Он хлопнул по плечу командира: «Давай» – и, прежде чем последовать за ним, окинул взглядом это помещение, в которое через окна-бойницы проникал свет с площади.
Лазер-джей переглянулся со своим музыкальным коллегой и спросил:
– Кто писал концовку сценария?..
Востриков и Бобышев встречали спецназовцев все теми же тревожными взглядами. «Что дальше?» – спрашивали они. Ответ, который поразил их, дал командир группы. По его приказу с них были сняты наручники.
– Забирайте свою подопечную, и... – Глумов присвистнул, – гуд-бай.
Дальше он обращался только к Вострикову:
– Не навреди своему шефу. И не говори ни с кем, кроме него. Харламов не станет заявлять о похищении задним числом.
– Это почему?
– Ну, это же просто, – ответил Сергей. – Иначе и его обвинят в теракте. Если бы он вовремя заявил о похищении своей жены, спецслужбы пресекли бы теракт. Не пошел бы на поводу у террористов – сорвал бы торги по продаже военного городка...
– Это была авантюра, – заметил Востриков.
– Но она сработала.
Ступив на подъемник, он признался самому себе, что знал планы и похуже, но они в свое время тоже сработали.
Сергей Харламов опустил трубку спецтелефона на рычаг. Он вдруг начал понимать, что за похищением его жены стоят не деньги – слишком большой риск брать в заложницы жену вице-премьера ради личного обогащения. Он был на волосок от разгадки, когда в его кабинет влетел адъютант:
– Сергей Васильевич, только что пришло срочное сообщение: группа боевиков в городке Черный совершила теракт. В милицию поступило несколько звонков от гостей. Юлий Вейсберг...
– Убит? – опередил подчиненного Харламов. – А генерал Разлогов не пострадал?
– Об этом мне ничего не известно.
Костя не смел поднять голову. Он смотрел на Цыплакова, как в зеркало. Но Цыплаков не был готов стать чьим-то отражением, он даже собственную тень плохо отбрасывал.
– В тот день я была рядом, – сказала Шелковая Моль, обращаясь к Цыплакову. – Как и положено партнеру. Я бы пришла тебе на выручку, если бы что-то пошло наперекосяк.
– Кто бы сомневался, – усмехнулся Цыплаков. – Не объяснишь, почему в конторе Разлогова тебе перестали доверять настолько, что понадобился контролер?
– Я – женщина. И могла морально сломаться. Ты оказался ценнее меня. Я бы многое отдала, чтобы ты меня не нашел. Но прошлого не вернешь.
С этими словами Ипатьева, не в силах сдержать внутреннего напряжения, разрядила оружие. Один, два, пять выстрелов в потолок, а когда пистолет щелкнул затвором, она бросила его в лужу. И первой вышла из бункера.
Вместо эпилога
Цыплаков сел напротив Грина. Ему было чертовски жаль этого человека, который вернулся на службу, переступив через боль... и стыд, как бы странно это ни прозвучало. Павла успокаивала надоедливая, как единственная муха в палатке туриста, мысль о том, что Гриневский без работы не останется. Но что он пишет в своем блокноте?.. Цыплакову так ни разу и не довелось заглянуть в него. Даже когда ему доводилось одному оставаться в кабинете начальника, он не мог отпустить свой ручной тормоз. Блокнот был пухлым, исписанным почти наполовину. Другая половина смотрелась монолитом; Грину только предстояло разделить слившиеся воедино страницы, заполнив их своим аккуратным почерком. И вдруг Цыплаков заметил, что Грин не продолжает, а заканчивает блокнот, заполняет последнюю или предпоследнюю страницу. А как же другие, так и останутся чистыми?..
Но что мог написать, пусть даже на прощанье, сам Цыплаков, окажись он на месте Гриневского? Ведь он лишь с недавнего времени стал понимать его, и доказательство того – стиль, который он перенял у Грина.
Своего на ум ничего не пришло, а вот слова самого Грина прозвучали в голове Цыплакова, как наяву. Это были слова об измененных правилах в шахматах, когда фигуры противника переходят не на край доски, а становятся на сторону победителя. Это и слова Сергея Харламова: «До поры до времени нельзя понять, какую цель преследует генерал Разлогов. Она становилась видимой только тогда, когда вмешаться в процесс просто невозможно».
Так и случилось. Пусть даже и помимо воли самого генерала.
Цыплаков оставил шефа один на один с его мыслями и вышел в опустевший офис. Присев за один стол, он написал на листе бумаги: «Все ушли на фронт». За другим – «Закрыто на карантин». А вот и стол Ипатьевой. Он присел на краешек, недолго думая, «отправил» Светку в отпуск: «Временно освобождена от работы».
Вчера Павел защищал Шелковую Моль, но почему он это делал, объяснить смог только сейчас. Ведь все эти долгие дни Цыплаков только и делал, что искал своего контролера, ему был нужен «меченый атом», товарищ по несчастью, чтобы в паре с ним найти выход из этого беспросветного положения. Она пришла бы на выручку, если бы у него что-то пошло наперекосяк. Сама об этом сказала. И как же он забыл об этом?
Не мешкая, Павел снял трубку телефона и набрал знакомый номер. Один гудок, второй, третий; наконец Светлана сняла трубку:
– Да? Алло!
Она снова безупречно скопировала Цыплакова. И снова тихонько рассмеялась в трубку:
– Ты где?
– В магазине, – соврал Цыплаков. – Присматриваю тебе подарок: шторку в душевую.
Он не стал беспокоить человека в инвалидной коляске – пусть пишет – и тихонько вышел из конторы.
