— Входите, — разрешил Харлампий. — Что у вас?
Васька посмотрел на напарника — Николая, плотного здоровяка, мол, говори давай, зачем пришли, даже подтолкнул локтем.
— Ребята поговорить с вами хотят, — начал тот. — Решать надо…
— Просют к нам заглянуть, — просипел Васька. — Заодно прокомиссуете, в каких условиях трудящие живут.
— Ну-у, хорошо, зайду, — пообещал Харлампий. — Вот дела доделаю.
Рабочие степенно вышли. Все еще сидя на наре, Гошка с интересом проводил их глазами, потом стал наблюдать за явно встревожившимся Харлампием. Женька занимался своим делом — пристраивал к самодельным лыжам-снегоступам крепления, весело насвистывал.
— Что это они, а? — ища ответа, заводил головой Харлампий. — Парламентеров прислали, так надо понимать?
— И понимать нечего. — Гошка подогнул ноги калачиком. — Сходи, поговори по душам, пора бы.
— Вот именно — по душам, — ковыряя больной зуб спичкой, поддержал Сергей. — А то настроение у них… Уйти могут.
— Куда-а? — вытаскивая из лыжины погнутый гвоздь, выкрикнул Женька. — Жить им надоело, что ли.
— Здесь жить надоело. — Гошка сделал ударение на первом слове. — Вполне допускаю, что снимутся и пойдут с этой Голгофы.
— Не болтай! — Харлампий вздернул подбородок. — Надоело, понимаешь?
— Ну, сам рассуди. — Гошка протянул к нему руку. — Нам зарплату и полевые начисляют аккуратно, а это уже кое-что, а не ихняя повременка. Знают они разницу? Знают. Обидно? Факт. Так что, Харлампий, могут запросто и того…
— Что это — «могут и того»? — приузил глубокие, близко к переносице расположенные глаза. — К чему намеки, недомолвки? Договаривай.
Женька перестал насвистывать и, готовый заржать от Гошкиного ответа, замер над лыжиной.
— Значит, так, — Гошка выдержал паузу. — Пойдешь на переговоры, прихвати наган. Чуть чего, ты вверх — бах! — и быстро в тишине излагай приказы или инструкции.
— Без-от-ветственный ты человек! — с надсадом упрекнул Харлампий. — Все-то тебе «бах»!
Гошка с Женькой захохотали. Сдержанно посмеивался и Сергей. Глядя на них, Харлампий покривил губы и неожиданно улыбнулся.
— Хорошие вы ребята, — сказал он, — только трепачи веселые. Вот стукнет каждому по сорок, как мне, загрустите.
— Поумнеем, — уточнил Женька, вертя в руках лыжину. — Как, братцы, сгодится?
— Шею сломать, — ответил Гошка.
— Ну, мужики-и, — забеспокоился Женька. — Ну, честно?
— Отличные снегоступы, — поднимая с пола вторую лыжину, похвалил Сергей. — Заказываю себе. Очень хорошо, Женя, очень.
— Ходули бездарные, в мастера! — отрубил Гошка.
Студент выпустил лыжину и ринулся на Гошку. Вскрикивая, они беззлобно завозились на нарах. Харлампий подошел к рации, насупился.
— Довольно дурачиться! — прикрикнул он, трогая пальцем стылый глаз индикатора. — Хохочут на весь лагерь, чертяки, развеселились.
Растрепанные, тяжело дыша, они сидели перед Харлампием, улыбались.
— Послушайте, где вы всякой чепухи нахватались, оболтусы? — участливо спросил Харлампий. — Пы-ы-ыли в вас… А теперь серьезно. То, что я рацию арестовал, это, сознаю, через край хватил. Вот схожу к рабочим, поговорю, тогда и решим ладом, что предпринять нам. Вам, Сергей Иванович, тоже не худо бы поприсутствовать, как заместителю.
Сергей колыхнул плечом, дескать, надо так надо, и по ступенькам, вырезанным в снегу, затопал вверх из палатки за начальником.
В палатке у канавщиков светлее — снят суконный утеплитель. На веревке, провисшей над железной печью, сушится одежда, гудит труба, жарко, накурено. Перед открытой дверцей сидит плотный парень в синей майке, курит. От жары у него вспотела голова и черные косички волос прилипли ко лбу. Рядом стоит Васька и с озабоченным видом запаривает чай в задымленной литровой кружке. Николай сидит в углу палатки, читает вслух толстенный роман под заглавием «Море в ладонях»:
— «…и она горячо и пылко прижалась к его мужественной груди, и смех ее журчал как ручейки в скалах…»
Васька глядит в кружку и каждое предложение сопровождает одной и той же фразой:
— Во дает, живут же.
— Не мешай, люди слушают, — урезонивает его парень с забинтованными глазами. Парень этот прихватил горную болезнь — слепоту — и не может глядеть на снег.
В противоположном углу палатки идет веселая игра в карты. Играют в подкидного. Все так увлечены, что не заметили вошедших. Харлампий поздоровался, направился к игрокам.
— Ну, как успех, переменный? — спросил он, кивнув на карты.
— А-а, товарищ начальник. Здравствуйте, присаживайтесь, — пригласил бородатый Хохлов, тасуя только что начатую глянцевую колоду. Хохлов — бригадир. У него черная кудлатая голова цыгана и светлые, удлиненно-диковатые глаза.
— Спасибо, я в азартные игры не люблю, — отказался Харлампий. Он побулькал сапогами в журчащей по полу талой воде, пристыдил: — Что ж вы, товарищи дорогие, и ты, бригадир, для себя постараться не хотите? Окопали бы палатку водоотводной канавкой — и порядок. Мы свою окопали, и теперь терпимо, не такое болото.
Слушая начальника, Хохлов с треском гнул колоду, молчал, насмешливо кривя губы.
— А нам тут не век жить, — просипел от печки Васька Чифирист. — Вам — дело другое. Если разобраться — специальность заставляет, потому окапывайтесь.
— И оклад большой и хороший, — поддержал парень в синей майке. — А мы нынче здесь, завтра посмотрим.
— Ждете, чтоб дядя вам окопал? — Харлампий потряс рукой. — В любой обстановке надо устраиваться по-людски. Вон сколько вас, гавриков! Вышли разом, и все дела. А то — хлев!
Фуркнули карты из рук Хохлова и веером шлепнулись на спальный мешок.
— По пустякам вы ругать уме-ете, — растягивая слова, заговорил он. — Но пустяки есть пустяки. Давайте о серьезном поговорим.
— Давайте, — закуривая, кивнул Харлампий. — Для того и пришли.
Хохлов гладил бороду, будто доил ее.
— Работать когда-нибудь начнем или нет?
— А как же. — Щуря глаз от дыма папиросы, Харлампий наугад совал сгоревшую спичку в коробок. — На днях и начнем.
Хохлов покрутил головой:
— Сами, поди, в это не верите, а говорить приходится, понятное дело почему. — Он оглядел рабочих, словно искал подтверждения своим словам. — А мы вам так скажем: давайте вызывайте сюда руководство, пускай полюбуются на снег и решают, кого там, раз вы сами не в состоянии. Почему никто из них глаз сюда не кажет, почему так?
— Чудак ты человек. У руководства, — Харлампий ткнул пальцем вверх, — всяких других забот много. Таких отрядов, как наш, в экспедиции десяток. Побывать у всех времени не хватит.
— У нас зато лишнего времени навалом. — Васька снял с печи кружку, поплевал на обожженные пальцы. — Вот и пусть летят, поделимся.
— Да они нарочно не летят, чтобы мы тягу на ихнем вертолете не задали! — крикнул перебинтованный.
Рабочие зашумели:
