Стрелки расположились вокруг вершины сопки, приняв каждый по сектору для наблюдения. Генерал взял на себя шестой сектор, удобно расположившись со своим карабином. Тем временем Кухарский подключил аппаратуру и поднял к ночному небу металлическую антенну на легком бамбуковом шеете. Шорохи в наушниках стали громче.
— Первый, я — Вершина, я — Вершина. Прием.
— Я — Первый, слышу Вершину хорошо, только вот совсем не вижу. — Голос Канунникова звучал ясно. — Приступайте к выполнению задачи.
Федор остался в лагере с маленькой пехотной радиостанцией. «Командир экспедиции должен находиться при основных силах», — отрезал генерал, и Канунников был вынужден отказаться от подъема. Вместе с ним остался и Дорж, но лишь на время обустройства лагеря. Тщательно переведя монголам распоряжения Канунникова и убедившись, что все друг друга поняли, он отправился к вершине темной сопки широким легким шагом, и подоспел как раз к концу первого сеанса связи.
На очереди был лагерь у озера. Лейтенант Кухарский вращал верньеры, слегка подсвеченные особой краской, до тех пор, пока тонкий золотистый волосок на шкале не добрался до нужной частоты. В чашках наушников зазвучали тихие слова радиста:
— Я — Вода. Прием. Я — Вода. Прием…
— Вода, я Вершина! — отозвался Кухарский, щелкнув тумблером микрофона. — Доложите обстановку. Прием!
— Вершина, я — Вода! Все спокойно. Происшествий нет. Заболевших нет. Прием.
— Говорит Вершина. Следующий сеанс связи по расписанию. Отбой!
— Есть отбой! — голос радиста оборвался щелчком выключателя.
Кухарский снял наушники.
— Все готово, товарищ генерал! У озера все спокойно.
— Вот частоты, Константин. — Седой подал Кухарскому листок. — Нужно, чтобы Дорж внимательно прослушал эфир.
Кухарский подключил еще пару наушников и протянул их Доржу. Затем развернул молочно белевший в темноте листок и направил на него свет фонарика. Пробежав глазами несколько рядов цифр, Константин поднял брови и весело присвистнул. В таких диапазонах он не работал никогда.
— Давай, пересмешник, приступай, — хохотнул Арсен Михайлович, извлекая из заплечного мешка теплую куртку с каракулевым воротником. В пустыне стало неимоверно холодно. Бледный серп месяца и звезды уже казались не игривыми и сказочными, а злыми и холодными — от легкого ветра наворачивались слезы.
Лейтенант Костя защелкал переключателями и выбрал нужный диапазон. От холода пальцы теряли чувствительность, и вращать верньер с правильной скоростью было трудно. В трех диапазонах из десяти не было ни звука, и Кухарский несколько раз трогал провод от наушников, чтобы убедиться в наличии контакта. При прослушивании остальных частот тишина в наушниках изредка сменялась улюлюканьем или свистом, затем снова закладывала уши плотной ватой. В середине шестого диапазона Дорж схватил Кухарского за рукав. Кухарский замер, затем осторожно двинул верньер на полградуса назад. Дорж поднял палец вверх и обратился в слух. Кухарский недоумевал — в ушах насвистывало и трещало. Лейтенант уловил какой-то горловой звук, рычащий и переливающийся, как если бы кто-то полоскал горло. Звук отодвигал на второй план треск и шорохи. Теперь Костя вспомнил, где слышал примерно такие же переливы: из ларингофона, прижатого к горлу, когда радиостанция находилась в зоне неустойчивого сигнала. Да, и еще — монголы издавали подобный горловой звук в некоторых своих песнях. Кухарский попытался вслушаться, но не смог выделить ни одного слова. Вдруг прерывистый голос пропел: «Най-Нур». В наушниках это прозвучало «Дай-Дур», но Костя ни на секунду не усомнился в том, что речь шла именно об озере. Дорж почувствовал волнение Кухарского и предостерегающе сжал его руку, призывая к молчанию. Через две минуты металлический речитатив оборвался на самом нелепом месте, и воцарилась тишина. Не успел Кухарский протянуть руку к колесику настройки, как горловые звуки возобновились. Дорж слушал внимательно, кивал в такт чему-то, причем Константин не мог уловить никакого ритма, как ни вслушивался.
— Можно собираться, — заявил Дорж.
— Слушай команду, — вполголоса рыкнул Седой и мигнул фонариком в сторону лагеря. В ответ внизу затеплились три огонька. — Спускаемся в лагерь. Ориентир — три огня. Костя, где мой груз?
Внизу генерал проверил посты и пригласил в штабную юрту Доржа, Канунникова и Кухарского. Дневальные принесли ужин — кумыс, воду и прессованный сыр хурутх. В юрте было уютно.
— Конечно, армейские палатки хороши, но юрты более приспособлены для местных условий. Правильное решение, Федор Исаевич. Прошу подкрепиться. — Генерал первым приступил к трапезе.
Ели молча и быстро. За время перехода все привыкли к вкусу местной пищи и признали, что она прекрасно утоляет голод и восстанавливает силы. Сыр ху-рутх растворяли в воде, каждый — по своему вкусу. После быстрого ужина генерал предложил переводчику рассказать об услышанном. Дорж собрался с мыслями и начал:
— Передача велась на смеси древнего языка с китайскими и монгольскими словами. Этого языка я не знаю — о нем спорят, пытаясь хотя бы приблизительно восстановить его звучание. Это — горловое наречие давно исчезнувшего горного народа. Трижды было произнесено монгольское слово «сабдык» — хозяин долины. Это дух, похожий на человека, но почему-то он упомянут в сочетании с китайским «подземный табун». Сабдык в пути, повторил голос, а также несколько раз говорил «Най-Нур».
— Вы что-нибудь понимаете? — Седой обвел глазами собеседников. — Я — понимаю, но не вполне. Есть много вопросов. Зато Федор Исаевич обладает на этот счет довольно стройной теорией. До того, как мы прослушали эфир на определенных частотах, обсуждать эту теорию было бессмысленно. Сейчас товарищ Канунников доложит вам об истинной цели нашей экспедиции. Прошу всех придвинуться ближе, говорить исключительно тихо и слушать предельно внимательно.
— Как вы знаете, официально мы ищем воду. Во всяком случае, в степи мы даже оставили несколько скважин, — начал Канунников. — Настоящей целью нашего путешествия является поиск перехода в иные миры. Не в мир иной — это как раз проще простого, а именно в иные миры. Доказательств существования иных миров приводить не нужно. Все разведки мира работают в этом направлении. Влияние агентов из иных миров отмечено на Земле давным-давно. Очевидно, что если они обладают возможностями перемещаться в наш мир и жить среди людей, как рыбы в воде, это означает их неоспоримое могущество. С другой стороны, они не порабощают наш мир и не подчиняют его своим правилам. Это значит, что либо у них недостаточно сил, либо это им не нужно. Однако страна, которая сможет найти путь в иные миры, может надеяться на то, что получит новые знания и возможности, и это принципиально важно при нынешнем раскладе сил. Один из способов отыскать переход — анализ старинных легенд, сказок, летописей. Люди с древних времен замечали необычное, противоречащее привычному укладу, но приписывали это богам. Нам с вами безразлично, как все это объясняли. Важны обстоятельства чудес и приметы мест. Кроме того, применив научный подход к анализу легенд, ученые сделали еще более интересный вывод — неживая материя может мыслить и хранить информацию. Мы с детства помним истории об обращении людей в камень, скалу, дерево. Это — иносказательное описание разумных структур в составе неодушевленного вещества. Далее. Для хранения информации нужен язык — средство обработки, хранения и передачи. Кто-нибудь задумывался о том, почему у людей, живущих здесь, — такой язык, а у народа в трех сотнях километров — другой? Это объясняется тем, что люди, издревле привязанные к конкретной местности, впитывают ее язык и перелагают на возможности человеческого речевого аппарата. Так появлялись человеческие языки. Человек не в состоянии слышать речь территории — он ее чувствует. Именно поэтому формирование первых человеческих языков происходило очень долго — тысячелетиями. Потом человеческие языки начали дробиться, перемещаться и смешиваться друг с другом, ведя почти самостоятельную жизнь. Люди быстро живут, быстро старятся и умирают. Горы и равнины живут несравнимо дольше и медленнее — тысячелетиями и миллионами лет. Язык земли меняется медленно и незаметно, но впитывает новые слова и понятия от людей. Это уже другой, более сложный вопрос. Обратное влияние человеческой речи на структуру языка территории следует обсуждать отдельно.
Серапионов с удовольствием смотрел на лица Доржа и Кухарского, освещаемые огнем керосиновых ламп. Дорж, знаток многих десятков восточных и не менее десятка западных языков, удивлялся
