независимо от их политической окраски, давать свои предложения. Вот Калашников и дал.
«Во-первых, необходимо в кратчайшие сроки осуществить успешный проект — создание небольшого „города будущего“ (сгустка инноваций) на одном из пустующих участков федеральных земель близ Москвы, — писал президенту Максим. — Давайте вспомним, как красные с успехом использовали практику создания показательных сельскохозяйственных коммун в 1920-е гг. — с электрификацией производства, механизацией, множеством привлекательных технических новшеств. Аналогично мы можем создать пилотный биоагроэкополис — с новейшими русскими строительными технологиями, быстровозводимыми домами-усадьбами нового типа, производством новых строительных материалов (без использования цемента), полной утилизацией отходов, несколькими видами сверхпродуктивного сельского хозяйства, децентрализованной энергетикой и новыми системами жизнеобеспечения, небольшим технопарком и т. д.».
Как отмечал Калашников, «пример такого успешного строительства породит волну подражаний по всей РФ, проект начнет тиражироваться. Это станет реальным подтверждением успеха нового курса и окрылит нацию».
Кроме создания города, блогер предложил начать формирование дееспособной Национальной инновационной системы взамен «нынешнего „государственно-венчурного“ позорища, с опорой на реальных практиков-инноваторов, а не на тупиц чиновников».
И создать при президенте России Высший инновационный совет народного хозяйства — аналог Департамента передовых исследовательских проектов при Министерстве обороны США (DARPA).
«Я не настолько наивен, чтобы просить о личной встрече, хотя она и не помешала бы. Но коли вас сие письмо заинтересует — мои координаты оставлены в конце письма. Если уж ваши люди решат выйти на связь. Так что предлагаю свои услуги: мне нужно спасти РФ, остаток моей великой Родины. Ее полного распада я не желаю, а ради этого готов сотрудничать хоть с самим Сатаной».
Письмо стало хитом в Сети. Калашников в блоге призвал своих друзей его перепостить. Друзей у него много, и потому случился флешмоб. Правда, надежд на то, что Медведев как-то откликнется, у Максима не было. Но президент тем не менее ответил. На одном из заседаний он дал указание Сергею Собянину, в то время еще руководителю аппарата правительства, встретиться с Калашниковым. Встреча состоялась через месяц. «Это был ритуальный десятиминутный разговор. Собянин выглядел очень усталым, — вспоминал позднее Калашников. — Он спросил, принес ли я свои рекомендации, и предложил передать их на экспертизу в Академию наук. Думаю, что идея родилась у них до еще до моего письма, но именно в нем они увидели подтверждение — вот он, глас народа»[4].
Академики одобрили идею создания структуры — аналога DARPA, но не приняли идею Города.
«Власть же поступила наоборот, — объяснял Калашников. — Она начала строить Город, правда, по своему разумению. Я предложил социальную инновацию: усадебный, самоуправляемый город с домами на одну семью, город, где подавлена бюрократия, со своим сельским хозяйством, инновационными ЖКХ, образованием, медициной, предприятиями — Будущеград. В нем все должно было строиться на русских инновациях. Вместо этого будет гламурный бизнес-центр для трансфера технологий за рубеж, у которого даже названия нормального нет. Сколково, конечно, лучше, чем Хрюкино или Малые Сопли, но для прорывного проекта название никак не годится. Название Футурославль, я считаю, куда лучше».
Тогдашний заместитель главы Администрации Президента Владислав Сурков тоже пожелал встретиться с Максимом Калашниковым.
— Вы, говорят, русский фашист? — спросил он в начале беседы.
— Да мало ли что напишут, — ответил Калашников.
Сурков тоже не относится к тем людям, к которым Максим Калашников испытывает нежные чувства. По его мнению, Сурков — типичный деятель постмодерна.
— Я пришел к нему с документами, а потом умные люди мне подсказали, что ему надо было картинки показывать. Беседа продолжалась минут двадцать. Сталин, когда пытался разобраться в радиолокации и связи, говорил с будущим академиком Акселем Бергом несколько часов, «въезжал» в тему, — досадовал Калашников. — Для модернизации надо обладать технократическим мышлением в стиле 1960-х гг., дерзостью мысли, верой в науку, ее возможности. Постмодернисты не могут этого сделать, у них хаотичное, «клиповое» мышление, они не хотят ни в чем разбираться. Я, как мог, объяснил Суркову, что подсмотреть историю успеха не у кого. На Западе свои проблемы, там никто не знает, как жить дальше. Рецепта нет, будущее нужно проектировать волевым усилием. И предложил снять об этом фильм.
— Что он на это ответил?
— Спросил, есть ли у меня наметки. Я сказал, что есть. Он попросил прислать. Я прислал.
— И что дальше?
— Спустя полгода позвонили, сказали, что есть деньги на этот проект. Сейчас снимаем первую серию. Это будет документальнопублицистический фильм о будущем.
Я хотел было сказать Калашникову, что документальный фильм о будущем — это звучит несколько странно, но не стал. То, что яростный критик режима при одобрении этого режима занимается фильмом о будущем, оставляло надежду на консолидацию всех общественных сил во имя модернизации.
С людьми такого типа, как Максим Калашников, всегда интересно вести разговор. У них есть ответ на любой вопрос: кто виноват, что делать, кто тупица, кого надо выгнать, а кого назначить, что развивать в первую очередь, а что во вторую, кому дать деньги, у кого отобрать. А неологизмы «буделяне» и «развитийцы» способны украсить любой текст. Приятно также думать, что где-то в засаде сидят потрясающие, но не оцененные пока русские технологии, остается только открыть заслонку, которую стерегут «либерасты» с «клиповым» мышлением.
«Проектов у России, кроме ковыряния в земле и прокладки нефтепроводов, нет, нужны новые, подобные ракетным или ядерным проектам середины XX века, — провозглашал Калашников, и с этим трудно было не согласиться. — Русские ученые не должны работать как аутсорсеры, в чужих проектах: самолет сделают на Западе, а вы тут стойку для шасси придумайте, или тележку, или туалет для звездолета».
Это действительно не очень нас красит. Лучше бы наоборот.
«Предложенные Медведевым пять направлений модернизации слишком расплывчатые. Мы здесь уже опоздали. Нужно первыми прорываться в шестой технологический уклад: энергетику будущего, технологию повышения человеческих способностей, робототехнику, искусственный интеллект. Нужно заниматься проектом продления жизни. Тогда люди со всего мира сами потянутся в Россию».
И с этим сложно поспорить. Седьмой уклад всегда лучше шестого, а шестой лучше пятого. Только для начала нам надо как-то вылезти из четвертого.
При желании Калашникову, этому «технократическому Савонароле» легко можно было бы приклеить ярлык городского сумасшедшего. Но все не так просто. От его тезисов, выдержанных в стиле яростных передовиц газеты «Завтра», трудно отмахнуться хотя бы потому, что это действительно голос народа, вернее определенной его части: не до конца задушенной перипетиями российской действительности научно-технической интеллигенции родом из той, еще великой страны. Инженеров, выросших из недр военнопромышленного комплекса, сотрудников уцелевших НИИ и наукоградов, изобретателей-энтузиастов, чьи светлые головы, умелые руки, навыки, знания и идеи многие годы оставались невостребованными. Устами Калашникова говорила обида за то, что, пока мы вылезали — кто из-под танка, а кто с вещевого рынка, — учили английский и осваивали PowerPoint, мир ушел слишком далеко, оставив некогда мощную державу на задворках четвертого технологического уклада. Было обидно признавать, что из нации, определявшей вектор развития для доброй половины земного шара, мы превратились в потребителей чужих продуктов, идей и технологий. Превратились из людей, менявших мир, в подсобных работников, микроскопами забивающих гвозди. Обида, осознание собственного бессилия что-то поправить, копилась очень долго, и слова Дмитрия Медведева ударили по самому больному месту.
Впрочем, после ряда ритуальных встреч с первыми лицами в жизни Максима Калашникова и инноваторов-практиков, идеи которых он предлагал воплотить, ничего не изменилось.
Блогер продолжал писать письма президенту, которые неизменно собирали большое количество комментариев. Но для преображения России власть выбрала другие идеи и других людей
