крайней хаты хутора, где мелькали вспышки противотанковой пушки врага, поднялся черный султан взрыва. Так их, гадов! Как это ни странно, но особого страха не было — только опасение, что проворонил цель. Все-таки не зря проводили масштабные маневры еще год назад, да и до того тоже. Поэтому сейчас Горелов вертел башней, всматриваясь в дымно-серую пелену. Но вот видимость немного улучшилась — ровно настолько, чтобы Горелов сумел заметить трассеры, прошивающие дым, пыль и нашу пехоту.
— Командир, справа тридцать градусов — пулемет противника! — скорректировал стрельбу Николай Горелов.
Немецкий пулемет MG-34 лупил по нашей наступающей пехоте длинными очередями, прижимая ее к земле. Да еще и засевшие в крайних хатах гитлеровцы стреляли из своих карабинов. Пройти несколько сотен метров до околицы хутора в этой свинцовой метели было просто невозможно.
— Горелов, понял тебя, — раздался по ТПУ голос командира. — Сейчас мы их поджарим. Механик — короткая!
Бронированная громада «сухопутного крейсера» замерла.
Сверху раздался очередной выстрел 76-миллиметровой пушки КТ-28. Это орудие образца 1927/32 годов представляло собой танковый вариант полковой пушки образца 1927 года. КТ-28 имела длину ствола в шестнадцать с половиной калибров. Это обеспечивало скорость семикилограммового осколочно-фугасного снаряда 262 метра в секунду, а шрапнельного, весом шесть с половиной килограммов, — 381 метр в секунду. Несмотря на то, что танковая пушка имела более короткий ствол, унитарный 76-миллиметровый выстрел комплектовался гильзой такой же длины, что и у полевой пушки, но с меньшей массой пороха внутри.
— Огонь!
Еще один снаряд — шрапнельный, вслед за осколочно-фугасным взорвался на позиции немецкого пулемета. Тысяча маленьких смертей в виде круглых свинцовых шрапнелей превратила немецких пулеметчиков в горелый фарш. Более того, свинцовые пули ударили через проем окна по офицеру, снеся ему полчерепа и продырявив грудную клетку. Для молодого оберфельдфебеля война закончилась в ее первую же неделю. А его родных в далеком Гамбурге теперь ждало безрадостное стандартное извещение о «смерти за Фатерланд» и половинка овального медальона…
— Механик-водитель, поворот вправо! Старшина, жми до вон того пригорка!.. — капитан Корчагин с трудом перекрикивал гул и грохот, царившие в бронированной коробке. — Левым бортом к нему приткнись!
— Есть!
Огромный Т-35 схоронился за небольшой, поросшей кустарником возвышенностью. Командир экипажа, опытный танкист, поставил свою машину так, что над пригорком возвышалась лишь башня «главного калибра». А из-за склона выглядывал ствол «сорокапятки», передней артиллерийской башни. Танки почти дошли до окраины хутора. Оттуда велся интенсивный ружейно-пулеметный огонь, била малокалиберная артиллерия.
— Тяжелые, прием, я Главный. Перестроиться уступом и поддерживать пехоту артиллерийским и пулеметным огнем! — раздался в наушниках танкошлема голос капитана Корчагина. Он не только управлял танком, но и руководил атакой. — «Бэтэшки», перед! Сковывайте противника маневром, выявляйте и подавляйте огневые точки противника.
Легкие танки БТ-5 рванули на полной скорости. За счет своей маневренности и быстроходности они отвлекали расчеты противотанковых пушек гитлеровцев и сами стреляли из пулеметов на ходу. Детища непризнанного у себя на родине, в Соединенных Штатах Америки, талантливого танкового конструктора Уолтера Кристи с красными звездами на башнях поливали свинцом немецкие позиции.
Правда, ситуация осложнялась тем, что четкого взаимодействия все же не получилось.
Двигавшийся головным БТ-5 с поручневой антенной попал под перекрестный огонь немецкой противотанковой артиллерии. Броня «бэтэшек» не могла противостоять бронебойным тридцатисемимиллиметровым снарядам пушек Pak-37. Один немецкий снаряд попал в надгусеничную полку, второй сорвал гусеницу и расколол каток. Третий снаряд ударил в борт башни, точно под крепление «короны» поручневой антенны. БТ-5 так и остался стоять на поле брани скорбным обелиском…
«Расстелил гусеницу» и один из тяжелых танков. Причем это было не боевое повреждение. При резком повороте лопнул один из стальных пальцев, соединяющих траки гусеницы. Дело в том, что отношение длины опорной поверхности к ширине колеи у Т-35, так называемое значение L/B, равнялось 2,04, в то время как у немецких танков — 1,2 и 1,43. А у наиболее современного советского танка Т-34 — 1,5. Именно это соотношение очень важно: чем оно меньше, тем выше маневренность боевой машины.
Экипаж попытался покинуть танк, но из одиннадцати человек пятеро погибли сразу же под шквальным огнем немецких пулеметов. Был только один способ покинуть подбитый Т-35: выбираться через верхние башенные люки. А потом еще и прыгать с высоты более трех метров!
Была и еще одна пренеприятнейшая особенность у Т-35. Механику-водителю можно было открыть люк, только если передняя пулеметная башня развернута полностью влево. В данном же случае башню заклинило от попадания немецкого 37-миллиметрового снаряда. И человек оказался заперт наглухо в стальной коробке, выбраться он не мог, так как боевые отделения огромного танка не сообщались между собой…
Наша пехота, увидев крушение «сухопутного крейсера», порядком струхнула, отошла. Легкие танки тоже попятились. В бою наступил критический момент: или советские силы откатятся от хутора и не выполнят боевой приказ, или все же соберутся с силами и продолжат атаку…
Немцы тоже это понимали и выдвинулись вперед, намереваясь перейти в контратаку и отбросить русских. Пехоту прикрывали три танка, небольшие, с гранеными башнями и клепаной броней. К ним присоединился еще и похожий на гроб броневик. Немецкие танки и броневик стреляли из пушек и пулеметов с коротких остановок.
— Горелов, прикрой ребят! — скомандовал капитан Корчагин.
Подбитый танк стоял чуть впереди и справа, и немцы, которые пошли в атаку как раз в секторе обстрела передней пушечной башни. Горелов уже и сам, без напоминания, развернул башню и поймал в прицел серо-зеленый силуэт ближайшего танка с белой окантовкой креста и белой цифрой «7». Николай нажал на спуск, «сорокапятка» грохнула, но немецкий танк перемещался по полю довольно резво.
Лейтенант Горелов припомнил тактико-технические данные этого танка, которые все танкисты заучивали наизусть. «Наверное, чешский, из трофеев», — подумал он. Потом уже думать было некогда — Горелов повел по немецкому танку беглый огонь. Грохотала 45-миллиметровая пушка 20К, полуавтомат работал исправно, и Николай только то и делал, что вгонял очередной унитар с бронебойным снарядом в казенник орудия. Гильзы уже устилали практически весь пол башни, пороховые газы ели глаза, но лейтенант вел огонь, не замечая всего этого.
Трофейный легкий танк оказался сложным противником.
Он развивал скорость около пятидесяти километров в час на шоссе, двадцать километров в час — по пересеченной местности, при боевой массе около десяти тонн. Запас хода «чешского-немецкого» танка составлял 230 километров.
Снаряды немецких танков в ответ грохотали по броне Т-35, но пробить тяжелый экранированный корпус 37-миллиметровые болванки не могли.
Николай Горелов наконец-то подбил «чеха» — бронебойный снаряд полуавтоматической «сорокапятки» разнес ему правый ведущий каток. Мелкозвенчатая стальная лента гусеницы лопнула и сползла, словно шкура диковинной змеи. «LT vz.38» развернуло бортом к «сухопутному крейсеру» — то, что надо! Горелов всадил бронебойный в моторный отсек. Чешский танк загорелся, его заволокло дымом.
Со свистящим воем прилетели тяжелые снаряды немецкой гаубичной батареи. Тяжелые орудия калибра 15 сантиметров[12] стояли за хутором и непрестанно долбили по наступающим танкам и пехоте Красной Армии. Поле вздыбилось огромными фонтанами грязи и копоти. Раскаленные осколки секли нашу пехоту.
— Механик, вперед! Жми!!! — с трудом перекрикивая грохот взрывов, скрежет металла и гул двигателя, проорал капитан Корчагин. — В обход хутора! Нужно выйти им в тыл и подавить гаубичную батарею противника.
Стальной исполин рывком двинулся с места, развернулся и по широкой дуге стал обходить хутор с правого фланга.
