– Филипп, – сказал виконт кучеру, – познакомься, это мой новый камердинер. Тоже, как и ты, Филипп. Грузите-ка багаж, – и добавил, глядя на них задумчиво: – Филипп и Филипп. Как я вас различать стану?
Он был рад, что вернулся.
Дом семьдесят шесть на улице Вожирар не изменился ничуть. Пока на другой стороне материка люди убивали друг друга, мерзли под дождем и снегом, хоронили павших и являли чудеса мужества и чудеса трусости, здесь вставали до рассвета, готовили еду, запахи которой просачивались в вестибюль, мыли полы, полировали подсвечники, чистили котлы, смахивали пыль с внушительных картинных рам… Со стен по-прежнему темными масляными глазами смотрели предки, а внушительная гора невостребованной почты впечатлила даже виконта де Моро, привыкшего к обширной корреспонденции за время службы при штабе полка. Тут оказались и приглашения на приемы двухлетней давности – от тех, кто не сообразил вовремя, что Сезар уехал, и аккуратно сложенные стопками газеты, и несколько писем, которые уже не пересылали в армию, так как хозяин вскоре должен был возвратиться. Пообедав и переодевшись в домашнее – теплый бархатный халат с трогательными кисточками на концах пояса, – виконт устроился в кабинете, велел, как всегда, приоткрыть окно и предался задумчивости.
Париж казался чужим, несмотря на радость возвращения, но Сезар понимал, что явление это временное. Нужно лишь вспомнить, что для него, виконта де Моро, война завершилась, и начинается мирная жизнь, новая жизнь. Хотя, по сути, она все равно остается старой.
Чтобы вспомнить, как гостеприимен может быть Париж, Сезар написал несколько писем – в том числе хозяйке модного салона мадам Люсиль де Жерве и своему другу Видоку. Виконт с радостью узнал, что Видок находится в добром здравии и пока не собирается покидать мир живых, хотя в первой половине мая этому поистине выдающемуся человеку должно исполниться уже восемьдесят лет. Он по-прежнему обитал в своем доме на окраине города и выращивал розы. Видок наверняка обрадуется встрече со старым приятелем после долгой разлуки.
Над письмом будущей невесте, Ивейн де Бриан, Сезар просидел немного дольше. Цветистые обороты, которыми, как правило, украшают свои послания влюбленные и которые не придают тексту ничего, кроме ощущения, словно ты упал в ворох кружев, виконт не любил, а о главном писать не хотел. Такие вещи не доверяются бумаге, самые важные слова произносятся, когда тот человек, к которому они обращены, стоит напротив. Официального предложения Сезар пока не делал и считал, что ради Ивейн, любовь к которой не угасла за все эти годы, он потерпит еще немного, чтобы дать ей время снова привыкнуть к нему, а уж после заговорит о женитьбе. Нужно, чтобы графиня запомнила тот день, когда согласится стать его женой (в чем виконт не сомневался, хотя и испытывал свойственное в таких обстоятельствах волнение), чтобы он стал для нее приятным и ярким; недопустимо говорить о подобных планах в письме или сообщать о них впопыхах. Ивейн скоро возвратится в Париж, и после того, как они встретятся, Сезар решит, когда лучше сделать ей предложение.
Сейчас же виконт написал длинное письмо о своем возвращении, стараясь придерживаться легкого тона, чтобы Ивейн, которая получит это послание через несколько дней и будет читать его на пути во Францию, посмеялась. Все серьезное осталось за скобками, но Сезар не сомневался, что графиня де Бриан прекрасно поймет, где эти скобки и для чего они. Не зря их обоих с юности учили искусству составления светских писем; и хотя условности по большей части в их переписке соблюдались редко, иногда они приходились кстати.
Покончив с почтой, Сезар вызвал слугу и вручил ему письма для отправки, а сам поднялся наверх, переоделся и велел подать коляску. Лучший способ сразу войти в нынешнюю парижскую жизнь – отправиться туда, где жизнь эта бьет ключом. В салон мадам де Жерве, например. Люсиль получит его письмо за час до визита, этого хватит для условного соблюдения приличий. Мадам де Жерве, очаровательная вдова, чей салон виконт посещал с огромным удовольствием, говаривала, что всегда рада видеть Сезара, – что ж, у нее появится возможность ответить за свои слова.
Когда коляска виконта остановилась у особняка мадам де Жерве, уже сгущались сумерки – те самые пропитанные золотым светом фонарей синие парижские сумерки, какими они бывают в апреле. Судя по тому, что окна дома горели почти все, а следом за коляской де Моро подъехала еще одна, вечерний прием у Люсиль оказался в разгаре. Сезар вошел, отдал плащ, шляпу и трость лакею, не велел докладывать о себе и по широкой лестнице поднялся на второй этаж, откуда долетали всхлипы фортепиано и веселые голоса. Остановившись в дверях, с легкой улыбкой виконт обозрел гостиную. Незнакомая барышня ударяла по клавишам фортепиано с таким видом, словно собиралась прикончить несчастный инструмент; гости, разбившись на группки, оживленно обсуждали последние события и сплетни, флиртовали, кокетничали. Здесь царила все та же атмосфера, что раньше, и виконт вдруг испытал жуткое чувство, что прошедшие два года оказались всего лишь сном.
Наваждение рассеялось сразу, как только он увидел Люсиль де Жерве: она стала чуть полнее, чем прежде, волосы сделались короче, и в них сверкало несколько седых прядок, которые мадам не желала прятать. Увидав Сезара, она ахнула и бросилась ему навстречу – пошла быстрее, чем того можно было ожидать от респектабельной хозяйки салона, и упала виконту в объятия.
– Боже мой, боже! – вскричала мадам де Жерве. – Неужели это вы? Не верю своим глазам!
– И тем не менее это я, дорогая моя Люсиль! – воскликнул Сезар, смеясь. Мадам де Жерве, носившая платья солнечных оттенков, неизменно вызывала у него улыбку и теплые чувства. Ее доброе расположение всегда было искренним, и в ее присутствии виконту, человеку довольно замкнутому, не грозила скука. – Вернулся и падаю к вашим ногам, смиренно умоляя вновь впустить в привычное общество.
Общество тем временем с любопытством воззрилось на нежданного гостя, отовсюду полетели веселые возгласы – здесь у Сезара имелось немало добрых знакомых. Люди оставляли дела и разговоры, чтобы побеседовать с виконтом, и впервые он остро ощутил, что возвратился домой, – не тогда, когда вошел в особняк на улице Вожирар, а сейчас, увидев адресованные ему улыбки.
Сезар собирался вновь стать мирным человеком и провести несколько дней до приезда Ивейн в праздности и укреплении старых связей.
Увы, планам его не суждено было осуществиться.
Глава 2
Родственница
Утром, около десяти, Сезар читал газету в своем кабинете. Вчера де Моро навестил Видока и действительно нашел того в добром здравии, хотя и изрядно постаревшим. С этим авантюристом, не утратившим с годами острый ум и хватку, виконт, наконец, впервые побеседовал о войне. В салоне мадам де Жерве сие казалось немыслимым, и Сезар отделывался светскими фразами, весьма помогающими, когда не желаешь о чем-либо распространяться. С Видоком такой номер не прошел: создатель полиции Сюртэ, о существовании которого она предпочла забыть (что де Моро полагал несправедливым, а Видок – забавным), выпытал у виконта многое из того, о чем тот предпочел бы умолчать – и вместе с тем не хотел молчать. Они поговорили о войне так, как о ней говорят мужчины: многое оставляя не высказанным вслух, однако прекрасно понимая друг друга.
Сегодня виконт намеревался посетить пикник в Булонском лесу, устраиваемый одним из добрых приятелей, и познакомиться с той частью светского общества, которая вращалась в кругах, близких к императорскому престолу. Власть Наполеона III, похоже, установилась надолго, и казалось благоразумным не игнорировать людей, которым он покровительствовал. К тому же виконт де Моро почти два года прослужил во славу его императорского величества, и теперь общественное положение Сезара несколько изменилось. Если раньше он считался экстравагантным бездельником, который ловит преступников ради собственного развлечения, то ныне стал отставным военным, как будто доказавшим существующей власти свою лояльность. И хотя политические интриги по-прежнему отвращали Сезара, он не мог игнорировать то, что за последние месяцы его взгляды претерпели некоторые изменения, да и сам виконт сделался другим человеком.
Он как раз читал заметку, восхвалявшую роль союзников в Крымской войне, когда дворецкий Рене постучался в кабинет и, дождавшись разрешения, вошел.
– Ваша светлость, – доложил он с поклоном, – к вам с визитом молодая дама.
– Молодая дама, Рене? – уточнил виконт, складывая газету. – Возможно, ты имеешь в виду графиню де Бриан?
