голоигры, и незнакомые аппараты, и какие-то площадки, на которых обитательницы этого места прыгали то ли в танце, то ли в какой-то игре.
– Привет, новенькая! – На кровать к Еньке подсела рыжая высокая девушка, выглядящая чуть старше остальных. – В общем, порядок такой: шмотки выберешь себе по каталогу, я покажу как. На самые интересные игры – очередь, занимать за кого-то нельзя, кто стоял, тот и играет. Вечером придут мальчишки, к этому времени твой угол должен быть чистым, сама – прилично одета, если кто из пацанов понравится – спрашивай меня, там половина уже занята. За драки и сплетни ночью могут поколотить, но это как повезет. Я – Инна. Тебя как зовут?
– Енька, – ошарашенно произнесла она. – Ну, в смысле, Евгения.
– Енька лучше, Евгений у нас и так две штуки, – прокомментировала Инна. – Вообще здесь семьдесят три девушки вместе с тобой, б
– Где мы? – поинтересовалась придавленная напором Инны Енька.
– Тебе не сказали? – удивилась та. – В будущем, двадцать третий век. Если спросишь, что мы тут делаем, ответа не получишь, только слухи. Если заинтересует, кто именно «мы», то ответ простой: мальчишки и девчонки из конца двадцатого века – как я, например, – и из первой половины двадцать первого – Анаис и Ленок из две тысячи сорок второго, с ними еще четверо пацанов. У них гидрореактор рванул. А у тебя, кстати, что?
– Пожар в кинотеатре, две тысячи девятнадцатый, – сдавленно ответила Енька. Никаких Коморов и никаких платочков в руках бабы Тани не предвиделось – она действительно оказалась в будущем.
– С друзьями в кино ходила? – заинтересовалась Инна. – Если с друзьями, то, может, кто еще из твоих здесь появится.
– Одна, – огорченно сказала Енька. – Поход на премьеру выиграла по социальной лотерее. Там билеты столько стоили, что никто из друзей не смог составить компании…
– А что за фильм?
– «Русские боги – 2», – ответила девушка. – Сюжет так себе, если честно, первый лучше был. А спецэффекты мощные, особенно когда битвы между нечистью начинались и кресло в пол уходило по самое сиденье…
Следующий час Енька осваивала свою личную комнатку, в которой находились шкаф, стиралка, душ и туалет. Здесь все было чисто и стерильно, сверкало белизной – но девушка не обманывала себя. Она знала, что через пару дней, если она не умудрится как-то сбежать (что теперь было под громадным сомнением), здесь окажется кавардак. Как его устроить, она пока не представляла, но себе в этом доверяла полностью: если подобное вообще возможно, то она сумеет.
Унитаз задвигался в стену, равно как и раковина над ним. Поэкспериментировав, Енька обнаружила, что одновременно может быть либо первое, либо второе, но если задвинуть наполовину раковину, а потом толкнуть ее вместе с унитазом, то система немного заедает.
Однако доводить эксперимент до логического завершения Енька не стала, решив вначале пописать и умыться, чтобы потом не мучиться со сломанной сантехникой.
Шкаф пока что был первозданно пуст, но слово «каталог», произнесенное Инной, грозило наполнить это пространство множеством чудных вещей.
Енька еле нашла Инну, решающую вопрос с лезущей без очереди к какому-то аттракциону тринадцатилетней мелочью из тридцать первого года. «Каталогом» оказался файл в допотопном компьютере, еще с электронно-лучевым экраном, из тех, которые в две тысячи девятнадцатом можно было найти разве что в музее или на помойке.
Вещей в каталоге обнаружилось немного – всего по паре фасонов на блузки, брюки, юбки и так далее. Разнообразить их можно было, только выбирая цвета, и вот с этим оказалось все в порядке – в простеньком редакторе Енька быстро подобрала несколько вариантов расцветок.
Глядя на снующих вокруг девчонок, она вдруг поняла, что большинство из них сами дорабатывали одежду из каталога, и делали это, не только рисуя на ткани оранжевые кружки в синих квадратах, но и подшивая, подрезая, скалывая булавками отдельные части.
Некоторые из обитательниц этого мирка вообще мало чем интересовались – и их легко было узнать. Они не играли в игры, не читали книги, а просто лежали или сидели на своих кроватях, зачастую даже не переодевшись в вещи «из каталога» – в таких же мешковатых сорочках, как та, от которой мечтала поскорее избавиться Енька.
– Сделала? – поинтересовалась Инна. – Нажми в правом верхнем углу менюшку, ага, молодец, выбери свое имя и подтверди. Отлично, теперь можешь идти в свой закуток – там в шкафу уже висят заказанные вещи.
Енька не поверила. А зря – в шкафу за кроватью действительно обнаружились две майки, кофточка, юбка и брюки. Отсек для белья и носков тоже не пустовал, и даже на полочке внизу стояли сандалии – пол хоть и был приятно теплым, и половина девчонок бегала по нему босиком, но Енька так не привыкла.
Переодевшись, она глянула на себя в зеркало – хоть до недавней экстравагантной модницы, стремившейся скорее ошарашить, чем восхитить, она не дотягивала, но, в общем и целом, из толпы выделяться должна была. Сочетание оранжевого и черного ей всегда нравилось, а вот маме Любе почему- то нет.
Затем Енька решила посмотреть, как развлекается здешний народ. Она собрала из слипающихся невесомых фигур трехмерный пазл – кролика с цветами в руках. Затем раскрасила на стенде «Джоконду» Леонардо да Винчи – вначале это был карандашный набросок, по которому девушка, следуя подсказкам, с помощью разных кистей наносила мазки, причем рядом с ее работой тут же автоматически возникали исправления, – а потом она нашла, как отключить «помощника», и вдоволь поиздевалась над картиной, добавив даме на портрете джентльменский набор из усов, рогов и сигары во рту. Получилось вполне приемлемо – без стенда Енька никогда в жизни так не нарисовала бы.
Потом был обед – причем еда появлялась у всех на полочке возле шкафа в личной комнате. Ничего особенного она не представляла – все тот же «сырный» хлеб, какое-то горячее блюдо вроде каши из непонятной крупы и кувшинчик с соком.
После обеда следовало поставить посуду на полочку, и если потом выйти и снова войти, то ее там уже не было.
Енька села на кровать и задумалась о смысле жизни. То есть – она опять решила помечтать.
– Через полчаса мальчишки придут, – подошла сзади Инна. – Вначале чаепитие, потом танцы. В личную комнату мальчика провести ты не сможешь, если захочешь целоваться, то проще всего будет делать это в танце – центр зала всегда в полумраке, а чем дальше от центра, тем светлее. Насчет того, что часть мальчиков занята, я серьезно – некоторые из них даже не знают этого и очень удивляются, что с ними никто не танцует. Залезешь на территорию Альки из двадцать четвертого года или западешь на моего – Волика из тридцать шестого, – мало тебе не покажется, обещаю.
– А как узнать-то? – Енька вообще не собиралась ни с кем танцевать, у нее в девятнадцатом году остался законный молодой человек, Егор, с которым она уже несколько раз серьезно целовалась и в последние дни даже не особо отталкивала, если он лез во всякие места.
– Держись поближе ко мне, когда они придут, – порекомендовала Инна.
Енька вообще не видела особого прока в мальчишках – большинство из них были глупыми и много о себе думающими прыщавыми чудовищами, норовящими ущипнуть или вообще не обратить на тебя внимания. Лучшим из мужчин она считала, естественно, Комора – в его человеческом облике. Но шанс, что вместе с мальчишками в зал войдет Комор, был настолько ничтожным, что даже фантазировать на эту тему казалось бессмысленным.
И действительно: когда открылась часть стены и в зал вошли пацаны, все одетые в одинаковые рубашки и в джемпера, отличающиеся лишь цветами, оказалось, что ни один из гостей не тянет не только на Комора, но хотя бы на Жан-Клода Ван Дамма в молодости, которым так восторгалась мама Люба.
Почти все они казались или слишком худыми, или слишком толстыми. Некоторые были прыщавыми,
