— Обыскать?! Мне обыскать?! Я без всякого ордера, без всякой санкции! Оксана Леонидовна, матушка, я последний раз прошу «Майн Кампф» и что-нибудь по оккультизму. В других школах почему-то все есть, только эта какая-то юродивая, — он подошел к стеллажу и стал перебирать книги руками. — Ой, дерьма-то сколько… так, что это у нас… Аркадий Гайдар. Ну-ну… Кто вообще это читает? О, а это что?! «Рассказы о коммунистах», «Рассказы о партизанах»… так… интересно, посмотрим тираж вот у этого фолианта… У-у-у, 1 500 000 экземпляров. Уму можно даться. А за весь период советской власти сколько таких книг? Вот она, советская литература. Какой-нибудь дебил из союза писателей, графоман, настрочит про коммунистов всё, что спьяну в голову пришло, а его за это миллионными тиражами. Тьфу… Ну, кого, скажите, из советских писателей можно писателем назвать? Фадеева? А что он, собственно, написал такого? Тысячи никому не известных авторов, безликих бумагомарак. Я не имею в виду великих… Алексея Толстого, Пастернака, Мандельштама… Но разве они великие? Они русские. Российские, если хотите. Солженицын, Бродский попытались советскую литературу из говна вытащить, так ведь житья не дали… Смотреть страшно. Не библиотека, а склад макулатуры.
Положив на полку детскую книжку с изображенным на ней оленем, Готов повернулся к Нагибиной. Библиотекарша жевала печенье и, хлопая глазами, смотрела на Готова.
— Да Вы просто непробиваемы, — сказал он, всплеснув руками, — и, наверняка, фригидны. Последний раз спрашиваю, дадите книги?
Нагибина отрицательно помотала головой, взяла из пакета курабье и откусила.
Готов толкнул один стеллаж на другой, и остальные, по принципу домино, опрокинулись на пол. Вышел из библиотеки.
Школьники учтиво бросились собирать разбросанные книги, а Нагибина, на ходу доедая печенье, отправилась жаловаться директору.
Новенький
Готов привел в класс новенького:
— Ребята, познакомьтесь, это Рустам Хамидов. Будет учиться в вашем классе. Он приехал к нам с Кавказа. Они с семьей беженцы. Садись, Рустам, рядом с этой девочкой. Шишкова, подвинься… Вы не смотрите, что он немного черен. Непохожий на тебя, непохожий на меня, просто так прохожий, парень темнокожий.
Школьники с интересом смотрели на новенького. Рустам, стесняясь, сел рядом с Шишковой. Готов также не сводил глаз с юного кавказца.
— Не в службу, а в дружбу, — попросил учитель класс, — не обижайте беженца. Помогайте ему в учебе, возьмите на буксир. А не то он вас зарэжэт, у него кинжяль. Рустам, ты по-русски говоришь?
— Да, немного, — с сильным акцентом сказал Рустам.
— А в истории рубишь?
— Рубишь? — переспросил беженец.
— Рубишь — это значит разбираешься, учил.
— Ну, так, да…
— Посмотрим, посмотрим, поглядим, поглядим, молодой джигит Абхазия Гоги Асибидаашвилли.
— Я не из Абхазии, — тактично поправил Хамидов.
— Неважно. Главное, что ты здесь с нами, а не бегаешь по горам с автоматом, не пасешь баранов.
Готов взял со стола очки и надел. Класс дружно захохотал. Учитель заржал еще истеричней. На линзах очков толстым слоем был налеплен пластилин, и в каждой такой пластилиновой лепешке из центра торчала спичка.
— Очень смешно, — гоготал Готов. Он отодрал пластилин и скатал в шарик. — Я даже не буду спрашивать, кто это сделал. Здорово вы придумали, маленькие ублюдки. И главное, вовремя. Круто подкололи.
Он посмотрел на смеющегося Рустама и крикнул:
— А-а, шайтан, да-а?!!
Улыбка с лица Рустама тут же исчезла. Готов психованно швырнул пластилиновый шарик в стену и положил очки на стол.
— Сколько твой отец русских в Чечне убил? — спросил он.
— У меня, нет, отец не воевал. Мы не из Чечни, — ответил Рустам.
— Так он что, абрек?
— Почему абрек? Нет, не абрек. Он строитель. Мы приехали из…
— Да плевать, по большому счету, откуда вы приехали. Чуркестан — он и есть Чуркестан. Все на одно лицо. Днем ходите, зубы скалите, а ночью дома гексогеном взрываете.
— Мы мирные житель, — обиделся Рустам.
— Мирные житель, ха… Ладно, проехали. Времени мало, давайте заниматься. Петров! Петров, мать!.. Чего не сидится?! Я ведь быстро тебе коридорное образование устрою. И не думайте, что инцидент с пластилином остался незамеченным. Кстати, чуть не забыл, тому, кто в течение недели перепишет от руки учебник истории, пятерка за год обеспечена.
Школьники завозмущались:
— А че так мало?
— Давайте за месяц!
— Хотя бы половину учебника.
Готов хлопнул в ладоши, привлекая внимание:
— Что, торговаться будем? Хамидов, кильманда усрак малай.
— А? — не понял Рустам.
— Иди к доске, говорю.
Рустам подошел. Готов окинул новенького взглядом и спросил:
— Знаешь, как Дед Мороз по-вашему?
— Конечно. Дед Мороз у нас…
— Вот и не знаешь. Колотун бабай.
— А Змей Горыныч?
— Э-э-э…
— Автоген бабай, — заверил Готов и тут же спросил. — Ты мусульманин?
— Да, — виновато ответил Рустам.
— Религия — гашиш для народа.
— Опиум, — вклинилась в разговор Света Паншина.
Готов подошел к ней, немного постоял, покачал головой, наклонился и сказал на ухо:
— Умные, Паншина, учатся в спецшколе. Средняя школа для дебилов. И уж коль ты здесь, веди себя соответственно.
В класс ворвались двое мальчишек (ученики младших классов). Они давились от смеха и толкали друг друга. Увидев Готова, ребята поняли, что ошиблись кабинетом и попятились. Готов в три прыжка догнал их и, не давая выйти, закрыл дверь на ключ.
От смеха мальчишек не осталось и следа, но смех класса набирал обороты. Молодой кавказец вернулся на место и единственный из всех грустно листал учебник.
— Что, попались? — надвинулся на непрошеных гостей Готов.
— Мы ошиблись, — сказал круглолицый толстячок.
— Ага, — подтвердил худощавый товарищ.
— И какого это меленькие засранцы делают в старшем блоке?!
Мальчики хором заголосили:
— Нас Вера Николаевна послала… нам сказали завуча привести… мы думали… нам сказали…
— Зачем вам завуч? — строго спросил учитель.
