Один из братьев, обычно это был Вильям, шаркающей ленивой походкой поднимался на сцену и усаживался на стул посреди кабинета. Звучала тихая мелодичная музыка, слышались нечеткие, вздыхающие голоса, какие-то печальные слова. Зрители словно прирастали к стульям, когда в дверном, расшторенном Вильямом проеме в зыбком полумраке возникали светящиеся руки, они порхали в воздухе, удлинялись, тянулись к зрительному залу, и дамы в первом ряду вскрикивали: их пышные прически обдувал могильный холод.
Вместе с тем животный страх смерти на время отступал, появлялось наслаждение потусторонним. Все с нетерпением ждали главного события — материализацию призрака. И укутанная в белый саван фигура наконец-то возникала на сцене как свидетельство реальности загробного существования. Мир теней оказывался ближе и роднее, чем находящаяся на краю света Россия, с которой у Блаватской тогда не было практически никаких связей.
В тот вечер, когда она решила разнообразить оккультный спектакль новыми персонажами, среди публики находились знаменитые люди: спиритический писатель и лектор Джеймс Пиблз, профессор музыки, мистик Лензбург и медиум из Чикаго миссис Керей. Другими словами, экзаменационная комиссия по принятию Е. П. Блаватской в круг профессиональных оккультистов была хотя и немногочисленная, но вполне солидная и авторитетная.
Елена Петровна не ударила лицом в грязь. Она все представила чуть-чуть по-иному. Внесла в спектакль братьев Эдди новые мизансцены, отрежиссировала его с большим артистизмом. Триумвират экзаменаторов пришел в восторг от увиденного, оценил по достоинству ее ум и находчивость. Она же сидела в зале среди зрителей, как в константинопольском цирке, и терпеливо ожидала своей очереди. К тому же она выполняла роль эксперта, совсем не выпячивая себя. Вот в чем была ее гениальная находка!
На сцене один за другим появлялись хорошо ей знакомые по грузинской жизни люди. Всем на удивление материализовался дух Михалко Гугидзе в национальной грузинской одежде, слуги тети Екатерины Витте, который ожидал ее и ее младенца в Кутаиси и довез до Тифлиса. По просьбе Елены Петровны он станцевал на сцене зажигательный кавказский танец — лезгинку. Зрители были в шоке. В нахлобученной по самые брови шапке возник в деревенской американской глуши разнаряженный купец из Тифлиса Хассан Ага, за ним — Сафар Али Бек, охранник-курд, сопровождавший ее по поручению Никифора Блаватского на Кавказе, у него в руках оказалась длинная, украшенная перьями дрофы пика. Укутанная в пуховый оренбургский платок, переваливаясь, как утка, и отдуваясь, вышла на сцену толстая старуха, — Блаватская признала в ней Верину крепостную няньку. Вслед за этой бабусей возник осанистый вельможный господин в черном строгом костюме и со Святой Анной на шее. Орден держался на красной муаровой, с двумя черными полосками ленте.
«Вы мой отец?» — едва выдохнула Елена Петровна. «Дядя!» — ответил тот укоризненно. Покраснев от стыда, она тут же оповестила собравшихся, что перед ними предстал материализовавшийся дух родного брата ее отца — Густав Алексеевич Ган, председатель на протяжении двенадцати лет уголовного суда в Гродно и умерший в 1861 году. Перед публикой он появился в мундире, в каком был погребен.
Глаза зрителей, естественно, вылезали из орбит от удивления, такой сногсшибательной экзотики они еще не видели.
Но самое поразительное происшествие случилось чуть-чуть позднее. Эта была словно последняя эффектная фраза в конце произведения, впечатляющая и надолго запоминающаяся.
Явившийся дух некоего Георгия Дикса передал ей непосредственно в руки отцовскую медаль, которая была получена Петром Ганом за храбрость в турецкой кампании 1828 года и находилась, как утверждала Елена Петровна, вместе с ним в гробу.
Крик, который исторгла Блаватская, рассматривая на ладони вновь вернувшуюся к ней из могилы семейную реликвию, был настолько естественным, что никто из присутствующих не заподозрил ее в притворстве. Он, казалось, исходил из самой глубины ее потрясенной души. Затем последовал короткий обморок.
Мизансцены, мастерски поставленные Е. П. Блаватской в спиритическом театре братьев Эдди, не отличались изощренным и тонким вкусом, но на зрителей они подействовали сильнейшим образом, выбили их из привычной колеи, а у наиболее нервных дам вызвали истерику. Тем, кто вдруг взял бы под сомнение ее комментарии, она была готова предоставить фотографическую копию живописного парадного портрета своего отца П. А. Гана, и всякий смог бы убедиться, что на его груди присутствует та же самая медаль.
На следующий день после сеанса с появлением близких и знакомых Блаватской она и мадам Магнон стремительно покинули ферму Эдди и вернулись в Нью-Йорк.
Генри С. Олкотт был потрясен не меньше других увиденным, о чем сообщил в газетном отчете. Она же пыталась навязать ему свое объяснение происшедшего, настаивая на том, что это был маскарад самых низших духовных организмов, которые материализуются с помощью жизненных органов несчастных медиумов, высасывая из них, как вампиры высасывают кровь, вещественные оболочки вместе с жизненной силой и здоровьем. Иными словами, эти духовные организмы облекаются в видимые облики тел, им вовсе не принадлежащих и еще не успевших окончательно разложиться. Они, переодетые в старые платья отошедших созданий, делаясь видимыми, как вороны в павлиньих перьях, дивят, морочат и пугают добропорядочных людей, которые воображают, что видят своих умерших близких.
Однако ее новый друг Генри Стил Олкотт настаивал, что призраки с того света появлялись по зову братьев Эдди, а не в результате каких-либо других причин.
Вообще-то Блаватская не отрицала возможности явления умерших. Она была убеждена только в том, что призраки возникают независимо от воли живых людей, не вызываются насильственно, а обусловлены духовными устремлениями умерших. Всевозможные наваждения, медиумические явления, одержимость и другие душевные недуги Блаватская объясняла слиянием грешных духов с живыми, призывающими их на себя.
Она придерживалась буддийской теории, которая разделяет человеческое бытие согласно семи принципам. Первый принцип составляет физическое тело; второй — жизненная сила. Третий принцип связан с появлением вещества, создающего эффект обманной формы, когда появляется какое-нибудь чудовище, в простом народе называемое оборотнем. Особое значение для человека имеют пятый и шестой принципы. Пятый принцип представляет самосознание посредством пяти чувств, шестой — божественную душу. Когда пятый и шестой принцип при жизни человека соединяются воедино, что достигается сменами телесных оболочек, реинкарнациями, в результате которых дух постоянно совершенствуется, появляется возможность достичь индивидуального бессмертия. Самый высший принцип — седьмой, он представляет луч или искру Божества.
Между тем не все поверили в инфернальные способности американских фермеров. Через два дня после возвращения Блаватской в Нью-Йорк из Читтендена в «Дейли график» была напечатана язвительная статья известного нейропатолога профессора Джорджа Берда, в которой братья Эдди объявлялись мошенниками самого низкого сорта, а полковник Олкотт назывался простофилей, ослепленным обыкновенными фокусами.
Блаватская с этим согласиться, естественно, не могла и с досадой писала: «Мир пока еще не готов к пониманию философии оккультных наук; пусть они для начала убедятся, что в невидимом мире действительно обитают различные существа, будь то «Духи» умерших или
Блаватская и полковник Олкотт по возвращении в Нью-Йорк встречались чуть ли не каждый день.
Опyбликoвaв свою первую статью в газете «Нью-Йорк график» о необыкновенных явлениях на ферме братьев Эдди, она в глазах своих многочисленных знакомых получила репутацию ярой спиритки, что было с их стороны самонадеянным и абсолютно неверным суждением об ее истинных симпатиях и целях. В то время она подыскивала удобный и мощный трамплин, с помощью которого можно было бы взмыть высоко вверх.
Блаватская воспринимала спиритизм в США как нечто неизбежное, как детище банальных интересов и запросов толпы, она испытывала к нему, обуреваемая сжигающим ее честолюбием, скорее неприязнь и иронию, чем удивление и любопытство. Елена Петровна, уже имея представление о множестве секретов
