Я не хочу быть императором, сказал Корусан. Я хочу быть оленейцем.
Ты можешь быть и тем, и другим, предложил вождь. Корусан промолчал. Он уже наговорил и наделал немало глупостей, отклонившись от ритуала. Ему оставалось только надеяться, что все поправимо. Взяв нож за лезвие, он протянул его вождю. Длинные темные пальцы обхватили рукоять. Корусан медленно перевел дух. Вождь мог отказаться принять клинок, и тогда кем бы он стал? Императором без трона? Оленейцем без покрывала? Изгоем, не знающим, где приклонить главу? Клинок вспыхнул, метнувшись к его лицу. Он не шевельнулся и сохранил полную неподвижность даже тогда, когда острая сталь кольнула кожу. И раз, и другой, и третий сверкающее жало порхнуло возле его глаз, но он оставался спокоен. Девять тоненьких струек крови расчертили алыми линиями его скулы и щеки по добно следам хищных когтей, и каждый из этих следов был свидетельством его возвышения.
Это сильное очищение, заметил он, получив передышку.
Не для тебя. Вождь тронул пальцем кончик клинка. Ты мог обороняться.
Я победил бы тебя. Вождь вскинул руку. Корусан не отстранился. Сталь прошла от скулы к подбородку. Он чувствовал, что порез глубок.
Это твоему высокомерию. Вождь извернулся и нанес Корусану второй удар.
А это, чтобы закрепить урок. Сталь рассекла другую щеку. Корусан опустил глаза.
Теперь ты оленеец. Будь гордым, но не чрезмерно. Будь сильным, но следи, чтобы сила не разрушила твоей сущности. Будь быстрым, но не старайся опередить смерть. Теперь присягни на верность своим родичам и учителям. Корусан опустился на колени и посмотрел на вождя. Теперь он имел на это право. Он чувствовал на себе бесцеремонные взгляды собравшихся людей, и ему вдруг захотелось укрыться от них. Он устал. Он смертельно устал и ничего не желал кроме покоя. Два пронзительных взгляда не давали ему скользнуть в темноту. Маг светлый и маг черный. Корусан внутренне содрогнулся. Он знал магию, не мог ее не знать, ибо она была принадлежностью его существа, как янтарные глаза, как смерть, ожидающая его чуть позже, чем многих из собравшихся здесь мужчин, но раньше, чем только что родившегося младенца. Но он не любил чародеев.
В наших обычаях, сказал вождь, скреплять клятву верности роду бронзовым кольцом, облегающим шею.
Но для тебя, продолжил светлый маг, мощь бронзы слишком слаба. Мы закрепим твою клятву словом и силой, стоящей за ним. Корусан почувствовал, как огонь охватывает каждую клетку его тела, кости заныли, словно он вновь оказался в мрачном лесу. Он с трудом подавил желание вскочить на ноги и оттолкнуть магов. Хищные острые когти вновь терзали его плоть, к горлу подступил комок, желудок корчился в спазмах. Хорошо, что слуги отказались принести ему завтрак, тупо подумал он. Они всегда были послушны, но тут воспротивились его воле, подчиняясь требованиям ритуала. Поглощенный мыслями о своем желудке, он не сразу заметил, что действия чародеев замедлились. Светлый маг пошатнулся, и женщина в черном поддержала его. Слуха коснулось ее бормотание:
О боги! Он сопротивляется!
Тише. Он слышит нас. Он знал, что их разговор не понятен никому, кроме него, что они говорят на великом языке безмолвия, стоящего за словами. Светлый маг заметил его взгляд.
Он силен, но неопытен. Берегись его дерзости. Он может разрушить тебя. Корусан владел этим языком. Слова отошли в прошлое. Они предназначались для его братьев, для оленейцев. Они значили многое для них и не значили ничего для него, охваченного жестокими чарами. Только чары и кровь, струящаяся из порезанных щек. Служи там, где должен служить! Повелевай там, где должен повелевать! Сражайся с врагами и родней, но не открывай своего лица никому, кроме братьев! Свято храни секреты их касты твоей касты. Долг и месть. Месть и долг. Помни о них, пока живешь, и не торопи смерть.
Он воин. Если не по крови, то по воспитанию. Враги оленейцев его враги. Друзья оленейцев его друзья. Он принял вуаль и плащ. И кинжал, и парные мечи. Он омочил их в своей крови. Облаченный, укрытый, вооруженный он танцевал. Он двигался по кругу от одной фигуры к другой. Он танцевал под барабаны, их дробь все учащалась, но она теперь приносила ему радость. Он обнажил свои мечи. Сталь клинков то тускло мерцала, то пламенела. Он кружился. Он прыгал. Он пел.
Оу-хэй, Оленей! Оу-хэй! Танцевали все. Сталь взлетала над сталью. Это было похоже на битву, на возбуждение перед соитием. Он стал вихрем и центром всего сущего. Корусан! Оленей! Щенок Льва! Великий воин, рожденный умереть молодым! Властитель и защитник. Стрела, пущенная из лука и устремленная к Солнцу.
ГЛАВА 3 Власть. Величие. Хмельнее вина. Слаще грез. Головокружительнее запаха Вэньи. Нечто, похожее на океан, осыпанный лунным светом. Эсториан с трудом сдерживал эмоции. Трон грубо отесанный обломок белой скалы подарил ему эту остроту ощущений. Жар в его правой руке усилился от взрыва солнечного света. Он почувствовал боль, которая привела в порядок его мысли. Он чуть передвинул руку и крепче прижал пальцы к пылающей ладони. Боль не такая большая плата за могущество. Сотни глаз следили за каждым его движением. Он вновь обвел взглядом толпу. Черные, коричневые, бронзовые пятна лиц. Где-то среди них затерялось белоснежное личико его возлюбленной. Она беспокоится за него. Единственная в целом свете. Это все мать. Намеками, уговорами, увещеваниями она убедила Эсториана не выставлять напоказ его привязанность к Вэньи, пока не пройдет время. Возможно, она права. Но сам он тоже не прост. Он знает, что время пройдет быстро. Он развернул ладонь, на которой горел знак Солнцерожденного, и воцарилась тишина. Он помахал толпе вскинутой рукой, и она разразилась восторженными воплями. Длинной цепочкой люди двинулись к нему, чтобы засвидетельствовать свое почтение Закону, Силе и Власти. Их яркие одежды расцвечивали зал, словно стеклышки гигантского калейдоскопа. Среди них не было Вэньи. Пусть. Наступит день, и она взойдет на трон как императрица и мать его сына. Время пройдет быстро. И все же она была презираема сворой служительниц культа: этими высокомерными колдуньями, жрицами Солнца и охранницами Врат, которые скорее умрут, чем допустят к себе мужчину, даже если этот мужчина будет самим лордом Вселенной. Эсториан хмуро смотрел на нескончаемую вереницу поздравителей. Они припадали к царственным стопам, целуя ему руки и бормоча уверения в покорности и преданности трону. Он устал отвечать на приветствия, в горле першило, губы одеревенели от деланных улыбок, шея ныла от кивков, которыми приходилось выражать благодарность за подносимые дары. Приподнятое настроение сменилось приступом раздражения. Он дал ему выход, оттолкнув ногой пышную, расшитую золотом подушку дар толстого меднорожего купца, чем вызвал смех в толпе зрителей. Подушка угодила дарителю в физиономию. Купчина, одурев от ужаса, попятился и получил от стоящей за ним рыбной торговки крепкий пинок под зад. Время шло. Река поздравлений превратилась в тоненький ручеек, и к трону двинулась группа людей, державшихся до сих пор особняком. Они тоже были частью его империи, но о них с давних времен мало кто осмеливался при нем упоминать. Маслянисто-желтые люди с круглыми предательскими глазами кланялись и пресмыкались, но лица их были полны презрения к окружающим варварам. Все они черные, коричневые, оранжевые были мелюзгой в сравнении с сыновьями Асаниана. Эсториан пытался заглянуть в их головы, но мысли асаниан не поддавались прочтению. Они были словно вода, подернутая рябью. Кто-то намеренно волновал их. Асанианский посол согнулся в поклоне и преклонил колени. Он был одет в пятислойную мантию принца крови, жесткие соломенно-золотые волосы дрогнули, когда лоб их владельца коснулся пола. Его свита распростерлась рядом с ним, вихляясь и дергаясь. Их явно опекал опытный маг. Нет, не из аварьянских жрецов, которых Эсториан знал, и не из магов древней и захиревшей Гильдии. Это был серенький человечек, в серой накидке, с глазами плоскими и тусклыми, как монеты. Эсториан стиснул зубы, ощутив прикосновение чужой воли. В нем еще сохранялись остатки прежней силы, той силы, с помощью которой ему удалось уничтожить убийцу своего отца. Она покинула его в тот момент, но иногда возвращалась, и каждое ее возвращение сопровождалось мучительной болью. Боль сейчас владела всем его существом. Боль и гнев. Как смеет какой-то чародей раскидывать свои сети в присутствии императора? Ситуация попахивала если не государственной изменой, то оскорблением Его Величества. Пауза затягивалась. Асанианин и его свита безмолвно лежали, уткнувшись лицами в каменные плиты пола.
